НАТАЛЬЯ ДЕМЕНТЬЕВА
г. Коряжма Архангельской обл.

КАШКОР
рассказ

Любовь к беляшам у меня пропала на старшем курсе филологического факультета…

До сих пор помню день, когда на распределении по месту прохождения практики мне выпала тяжёлая участь: целый месяц вести уроки в коррекционном классе…

С первого же дня практики директор, учителя и даже школьники рассказывали мне страшилки про школьного хулигана по прозвищу Волк, которого из-за его неадекватного и бандитского поведения боятся на районе даже взрослые люди. Однако сам герой этого рассказа не торопился посещать мои занятия. С ним мы познакомились лишь на третий день педагогической практики. И могу поспорить, если бы у него не возник интерес посмотреть на новоиспеченного педагога, то я бы его никогда не увидела.

Помню, как дверь класса с грохотом распахнулась, и в кабинет вошёл высокий светловолосый парень с взъерошенными и давно не мытыми волосами, в побитых разношенных кроссовках, спортивных штанах и вытянутой в локтях толстовке. От старшеклассника исходил резкий запах жжёного дерева и костра, словно он только вернулся из похода или после ночевки в лесу. Не извинившись за опоздание и не попросив разрешения войти в класс и сесть на место, окинув меня презрительным взглядом, мой ученик молча уселся за последнюю парту, демонстративно выложив на стол тонкую засаленную тетрадь, огрызок карандаша и синюю шариковую ручку, колпачок которой был расплавлен почти наполовину зажигалкой. И да, как забыть – конечно же, у него, как у настоящего бунтаря, всегда была при себе пачка сигарет, которая появлялась в руках всякий раз, когда Волку надо было выйти из класса.

Наблюдая за моими попытками «вбить в головы» своих подопечных хоть какие-то знания, он просто молчал, рисуя в тетради то собак, то граффити, то черепа. И так все три дня – до самой пятницы. Возможно, вся история на этом могла закончиться, если бы не господин случай.

Понедельник. Мой урок литературы в расписании 9В класса в этот день был последним. После долгожданного освободительного звонка ребята мигом покинули кабинет, небрежно бросив на учительский стол свои тетради. Все, кроме Волка.

Делать в школе было уже нечего, оставалось закрыть кабинет и двигаться в сторону общежития, чтобы готовиться к новому учебному дню, полному бессмысленных, как мне тогда казалось, педагогических страданий.

Вспоминаю, что шла медленно, шурша опавшей, уже успевшей слегка подгнить листвой, думая о предстоящем отдыхе и нудной вечерней подготовке. Но все мысли оборвал прокуренный голос:

– Эй, учительница! – небрежно сказал он.

Обернувшись, я увидела, что высокая человеческая фигура стоит, опершись одной ногой на садовую ограду, с дымящейся сигаретой в руках.

– А, это ты! Ты не сдал мне сегодня тетрадь, хочешь, отдай сейчас, – стараясь не подавать подступающей тревоги, храбро ответила я.

– Тетрадь?! Какую тетрадь? – худой пацан выбросил окурок и подошёл ближе, так что я без труда почувствовала резкий запах горелых досок и табака. – Слышь, учительница, дай сотку!

Такой наглости я не ожидала.

– Во-первых, это не прилично: вот так просить деньги. Во-вторых, пусть тебе родители дают, или заработай. Честные люди деньги не вымогают! – назидательно начала я.

– Давай тогда двести! – хладнокровно перебил меня собеседник.

– Жмаков, ты обалдел! Не дам я тебе ничего! Уйди, я тороплюсь!

С трудом отодвинув с дороги своего ученика, я пошла дальше, стараясь не подавать вида, что напугана до чёртиков. Подумав несколько секунд, Ваня (так его звали) крикнул мне вслед:

– Учительница! А что бывает со студентами, когда они заваливают практику?

Зашёл, что называется, с козырей. Страх сменился гневом. И я быстро вернулась туда, где начался наш разговор.

– Слушай сюда, Волчара! Только попробуй запороть мне практику! Я знаешь, что сделаю! Я… Я…

– Вы – педагог. Вам нельзя. Вы же должны быть гуманными и понимающими, как говорит наша класснуха, – съехидничал он, выдавив на лице кривую улыбку, больше похожую на оскал. – Слушайте, давайте договоримся. Вы мне триста рублей, а я на итоговом уроке, так и быть, стану паинькой. Для вас, домашних девочек, триста рублей – не деньги. Добрые родители ещё дадут. А нам, «отбросам», приходится выживать самостоятельно. Ну что, договорились: сначала деньги – потом спокойная практика!?

Крыть было нечем. Передо мной тот, кто наводит страх даже на директора школы. Такой, если решит сорвать аттестационный урок, непременно это сделает. Я достала кошелёк и, тяжело выдохнув, отдала запрошенную сумму:

– Вот, держи. Давай, вали за своим бухлишком или что ты там хотел купить! – подавляя подступающие к горлу слёзы обиды и беспомощности, злобно выкрикнула я.

Ваня, молча забрав деньги, перепрыгнул через ограду, пересёк аллею и скрылся во дворах. А я поплелась в сторону троллейбусной остановки, почти рыдая от обиды и проклиная и школу, и деканат, и себя. Проклинала до тех пор, пока не оказалось, что проездной, который всегда был в моём студенческом билете, я оставила в школе, как, собственно, и методическое пособие. Хуже дня придумать было невозможно! И я быстрым шагом пошла обратной дорогой, решив срезать путь через двор.

Проходя мимо непривычно длинного дома, я увидела, как Иван, прижав к груди чёрный пакет-майку, спешно удаляется в сторону дач, граничащих с районом. Вот он мой шанс отомстить! Прослежу, сфотографирую и сдам с потрохами! И, представляете, мне повезло! Горе-преступник так торопился и был озабочен своим пакетом, что даже не рискнул оглянуться, чтобы заметить меня, идущую следом за ним по другой стороне дороги.

…Он остановился напротив старого дачного домика, всё так же удерживая возле груди пакет. Затем раздался глухой скрип калитки, сделанной из двух сваренных спинок от советской железной кровати. Вот оно, «волчье логово»! Я переложила из сумки в карман мобильный телефон, чтобы иметь возможность быстро сделать снимки и, перейдя уже грунтовую дорогу, двинулась к его убежищу. Куда ушёл мой инстинкт самосохранения в этот день, мне неведомо. Поверьте, я была готова увидеть, как этот подросток пьёт спиртные напитки, употребляет наркотики или ещё чего хуже. Но не это! В рассохшейся будке на цепи сидела старая собака. По мутным глазам её было видно, что она почти ослепла. Ваня негромко позвал её по имени, и она, прижав уши, завиляла хвостом.

– Привет, Найда. Ждала? Прости, что опоздал. Мать заставляет на уроки ходить, иначе обратно в деревню отправит. Вот и приходится «гнить» за партой целый день, – извиняющимся мягким голосом произнёс Жмаков.

У меня в груди что-то оборвалось и сжалось. Я интуитивно толкнула вперед дверцу калитки, и она со скрипом открылась. Перепуганная собака спряталась в конуру. А Жмаков, сев на корточки, закрыл лицо руками, будто пряча что-то, что могла разглядеть в его глазах мохнатая подруга, а может, просто закрыл лицо, страхуясь от случайной фотосъёмки.

– Ваня… – ломаным осиплым голосом произнесла я.

– Не смейте! Не смейте со мной разговаривать! Валите отсюда! – заорал он, подняв на меня голубые глаза, полные звериной злобы и дикости, глаза, в которых читалось лишь одно – желание разодрать случайного гостя на части. Но, заметив, что от громких криков Найда стала тревожно скулить, сбавил тон.

– Чего вы сюда припёрлись? – доставая из кармана небольшой нож, также злобно говорил Жмаков, медленно идя мне на встречу. – А, хотели сфотографировать и всем показать, какой я тряпка?! Я вас убью! А не убью, так вам вашу долбанную практику запорю так, что вам никогда преподавать не дадут! Понятно, учительница!? Всё, можете бежать, жаловаться, сдавать меня органам опеки! А заодно и место на кладбище себе закажите. Мы с ребятами всё равно вас найдём!

Я шмыгнула за калитку. Казалось, что стоит сделать хоть шаг, и моего собеседника уже не остановить. Мне крышка… Но было в этих злобных мальчишечьих глазах нечто, что словно говорило: «Нет, он не тот, кем кажется…». Сама подкармливала бездомных кошек, поэтому в сумке всегда было несколько пакетиков влажного кошачьего корма. Дрожащими руками я достала их со словами:

– У меня вот. Есть. Только для кошек. Может, ей пойдёт?

Ваня, растопырив ноздри, сжав губы так сильно, что яблоко подбородка превратилось в камень, резко выхватил из моих рук кошачью еду и, покрутив немного полнехонькие упаковки в руках, добавил:

– Я так понимаю, вы от меня не отвалите? Типа не из трусливых? – прищурив глаза, выпальнул он.

– Я то? А, да, да я вообще ничего не боюсь. Слабоумие и отвага – наше всё! – пытаясь разрядить обстановку, уже успев почувствовать холодный пот, стекающий тонкой струйкой по спине, пыталась шутить я.

– Ладно, фиг с вами. Задрали уже. Припёрлись, так заходите. Познакомлю, – прозвучало уже более снисходительно из его уст. – Пфффф… Знакомьтесь, это Найда. Найда, это тётечка-учительница. Она нас раскрыла и теперь нам придётся избавиться от неё, а перед смертью она очень хочет скормить тебе вот эту кошачью жратву. Чего стоите столбом? Протяните собаке руку, она почти слепая, пусть почувствует, что вы не обидите её. Иначе я точно обижу вас.

Зажмурившись, боязливо я протянула руку старой дворняге. Она, обнюхав, лизнула её в знак доверия. Жмаков, не обращая на меня внимания, достал из-за конуры металлическую миску, сделанную из небольшого эмалированного ковша с отломившейся ручкой и обгоревшим дном, аккуратно убрал со дна посудины налетевшую за день листву, затем ножичком ловко вскрыл пакет сухого собачьего корма с надписью «Для щенков в возрасте до года» и щедро насыпал его Найде. Та принялась жадно поглощать свой обед. А мой ученик сел с ней рядом и аккуратно начал поглаживать скатавшуюся в небольшие колтуны шерсть на старой собачьей спине, лишь изредка косо поглядывая на меня. Мы молчали в тишине, разрываемой звуками трескающихся кусочков корма на стёртых клыках Найды. Чувствовалось, что собаке и такой мелкий корм даётся нелегко. Сколько же ей лет?

В накрывшей дачи осенней тишине я детально рассмотрела пустующий участок и старый маленький дом. В запущенном огороде на одной из грядок чёрным пятном выделялись угли потухшего костра, которым, видимо, и пах всегда Ваня… И тут меня как громом пронзило: участок-то ведь чей-то! А где хозяин? Или может эта земля семьи этого мальчишки? Я спросила:

– Ваня, а где хозяин? Ты здесь один?

– А хозяина нет, – тяжело выдохнул пацан. – Здесь раньше дед Матвей жил, а этим летом, в июле, помер. Оставил после себя и участок, и дом, и собаку. Вы не бойтесь. Дачи в это время полупустые. Люди подались в город.

– А у деда ведь родственники есть?

– Родственники есть, конечно. После смерти его «заботливая» дочь приезжала. Что можно было из дома вывезти, увезла. Новый замок повесила. Долго думали они с мужем, что с собакой и участком делать, решили, что дом попробуют продать, а собака, если не сдохнет до холодов, то в ветеринарку поедет на усыпление.

– Изверги! И что они её вот так привязанной к будке и оставили?– с негодованием спросила я.

– Нет. Привязал её я. Вы что, дура? Она же почти слепая. Уйдёт далеко и потеряется. А так сидит здесь полдня. Я же всё равно с ней до вечера. И мне спокойнее.

– А ты-то откуда всё это знаешь? Родственник, что ли, этот дедушка тебе? – не подавляя любопытства к чужой истории, спросила я.

– Да нет, не родственники мы. Познакомились с дедком случайно прошлой осенью. Я тогда только в город жить перебрался, и сразу же компанию себе нашёл «веселенькую». Чего мы только не творили! Однажды решили пойти гулять по дачам. Выпили хорошенько. Старший в нашей банде сказал, что мне нужно пройти обряд посвящения и предложил нассать в чужой колодец. Ну, я и нассал. До сих пор стыдно. А потом стрельнуло нам залезть в чужие огороды: то кусты ломать, то овощи воровать. Кто сворует незаметно, тот «мужик» и «красава». Мне поручили в огороде деда Матвея яблок нарвать. Ну, я и тут послушался. Стою, пьяный почти в стельку, рву, складываю в карманы толстовки, и чувствую, как меня дед за ухо схватил. Матвей хоть и старый, а мужик сильный оказался, а я пьяный и сопротивляться толком не могу. Заорал, парни услышали, прибежали и начали деда бить. Я пасанул, как девка, и убежал. Два дня дома взаперти сидел, всё про деда думал. Я же слабохарактерный и тряпка. Не выдержал в итоге, вернулся. Пришёл, а Матвей весь в синяках на лавочке сидит. Я встал перед ним и разревелся, прося прощения. Помню, что он молча поднялся на крыльцо дома, а потом сказал, что нет смысла стоять на улице, и пригласил к себе. С тех пор мы и подружились. Тоже, кстати, педагог. Вёл в школе географию, а когда на пенсию вышел, то поселился здесь. Ребята мои, меня, конечно, избили и изгнали из банды. Остался я один. Вот и повадился к нему заходить. То воды принесу, то дров, то в аптеку сбегаю, то в магазин. И к собаке привязался этой. Дочь его пару раз приезжала, всё говорила о каких-то документах на имущество, но против нашей с ним дружбы не возражала. Видимо, ей тогда удобно было, что я ему помогаю. К весне дед быстро плохеть стал, и каждый день мне в уши про Найду жужжал. Жалко ему её было. Просил присматривать, когда помрёт…

Так мы весь учебный год и провели вместе: я, Матвей да Найда. А потом мать на летние каникулы отвезла меня в деревню. Я месяц продержался. Всё думал, как там дедок один. В одно утро проснулся, а у меня предчувствие на душе нехорошее. Не выдержал, сел на автобус и поехал в город. И сразу же к дому Матвея двинулся. Там меня его дочь с мужем встретили и сообщили, что помер он несколько дней назад, просили больше не приходить. Вернулся я к дому этому через неделю. А собака всё сидит на крыльце. Хозяина ждёт. Я обещал же деду заботиться, вот и хожу сюда каждый день. Я бы домой её забрал, но отчим и так меня не любит. А тут заявил, что ещё старого «блоховоза» дома не хватало. Мы в его квартире живём, поэтому мать ему слова поперёк сказать не может. И тоже Найду забрать с улицы не разрешает.

Я слушала его слова с комом в горле и удивлялась тому, как не по-детски может вести себя ребёнок. Начало смеркаться. Здесь темень приходит рано. Ваня тоже почувствовал надвигающийся сумрак и быстро пошёл в сторону дровяника, вернувшись с парочкой хороших добротных поленьев, которым нашлось место на уже обустроенном огородом кострище. Внезапно я осознала, что желудок у меня совсем пуст, да и у Волка, наверно, тоже.

– Ваня, ты есть хочешь? Давай я в магазин схожу, принесу нам поесть? Тут не очень далеко пирожковая есть. Ты булочки будешь? – Как-то по-матерински вышло у меня сказать эти слова.

– Беляши… – почти шёпотом произнёс Жмаков.

– Прости, что ты сказал, я не расслышала.

– Беляши. Можно мне тогда беляши? – выдавил из себя он, и я всё поняла без дальнейших слов…

Когда я вернулась с пакетом утренней выпечки, коробкой сока и собачьим кормом, Ваня и Найда уже сидели на голой земле у разгоравшегося костра почти спина к спине и грелись, а может, просто о чём-то думали-мечтали, глядя в яркое пламя. Из-за напавшего на меня голода, свои пирожки я съела ещё по дороге до дач, поэтому просто, молча, протянула пакет с пятью беляшами мальчишке, который один сразу же отдал своей мохнатой подруге, а остальные умял сам. Того и следовало ожидать – голодный.

Время шло. Я понимала, что мне пора уходить. Впереди ещё дорога в общежитие и подготовка к урокам. Да и здесь, в этой какой-то сиротской идиллии, я была не к месту. Понимая своё словесное бессилие, я хотела всё же сказать что-то ободряющее этому высокому мальчишке. А на ум пришло только:

– Знаешь, а для злого Волка ты слишком добрый.

– Это прозвище со мной уже второй год, – не оборачиваясь, выдохнул Ваня.

– Я бы хотела узнать, почему тебя так назвали, – не желая уходить, поинтересовалась я, не надеясь, что мой собеседник расскажет мне и эту историю. Но он заговорил, теребя длинной палкой головешки:

– Я сам деревенский. Сюда меня мать привезла, когда с отчимом сошлась. Отец у меня был хорошим мужиком, только выпить любил иногда. И вот один раз, когда начались работы в поле, он пьяным сел за руль трактора, но с управлением не справился… Погиб. А мать тогда не работала. Трудно в деревне с работой. Потом тётка моя, которая перебралась в город ещё после учёбы, устроила её фасовщицей на фабрику и у себя поселила. Мать всю неделю работала в городе, а на выходные приезжала в деревню. Я в деревне со старшей сестрой жить остался. И ничего, справлялись. И вдруг мамаша приезжает с каким-то мужиком, говорит, что замуж за него выйдет, меня в город заберёт, в городскую школу пойду. И забрала. Я тогда в восьмой класс пошёл. С отчимом отношения у меня сразу не заладились. А знаете, как городские не любят нас, деревенских? Мы для них «колхозники». Так вот. Как только мы переехали, я гулять пошёл, а тут мне на пути местные «мажорики» попались. Ну, слово за слово – и понеслась перепалка. Я же не из робких, за себя постоять могу. Их четверо, а я один. Они меня на землю повалили и пинать начали. Я сначала просто лицо руками закрывал, а потом орать начал на весь двор, озверел и вцепился зубами в руку одного, да так, что до крови. Они вдруг испугались и побежали от меня, а я вскочил на скамейку и завыл как волк-оборотень им в след. Дома меня, конечно, отругали. На следующий день я снова встретил этих «убогих». Они мне ни слова не сказали, только весь двор «волчарой позорным» называть меня стал. Я, соответственно, бесился, гонялся за другими детьми. А потом началась школа и, как оказалось, эти придурки тоже учились там. Вот и разнесли по всей школе сплетни, что я – псих. Да и вёл я себя соответствующе. Больше боятся, значит меньше достают. А дальше влился в свою «весёленькую» компанию, где такие же отморозки, как я. Что было дальше, вы уже знаете, – закончил Ваня.

Мне хотелось смеяться. Не знаю, почему, но смеяться. Может, потому что своим рассказом Жмаков до конца доказал мне, что он неплохой парень, а может, это был не смех, а подступающая истерика…

– Ваня, а как на чувашском языке будет «волк»?

– Кашкор.

В этот день я вернулась в общежитие поздно. Не буду утруждать вас долгим рассказом о бессонной ночи, полной тяжёлых размышлений о том, как помочь мальчишке. История же не об этом. Давайте сразу перенесёмся в день, в который продолжит эту историю…

С самого утра я для себя решила, что ещё раз поговорю с Ваней, скажу ему, что он замечательный парень, что ещё всё можно изменить, если захотеть, что мы обязательно пристроим Найду, что проблемы с родителями – это временно, что всё будет хорошо. По дороге на практику, стоя в переполненном троллейбусе, я сочинила целую речь и повторила её про себя раза два, словно убеждая себя в своих же мыслях. Но последняя парта оказалась пустой сегодня, и на следующий день, и до самого конца практики. Жмаков не пришёл… А мне не хватило совести, сил, педагогического опыта, твёрдости духа, и мудрости возраста, чтобы сходить до дач и повидаться с ним.

И вот настал последний день практики. Итоговый урок, а потом снова я вернусь в привычный универ. По традиции на занятие пришли декан факультета, педагоги и директор школы. Ничего не предвещало беды, но за пару минут до звонка в кабинет молча зашёл Ваня Жмаков. По сочувственному взгляду директора школы, который словно говорил: «Ну всё. Сейчас начнётся. Считай, ты завалила практику», я поняла, что ждать помощи и защиты мне не придётся. Однако Кашкор за весь урок ничего не учудил, как и обещал. Даже что-то писал в тетради. Одним словом, не подвёл. После звонка мне так хотелось поговорить с ним, что забыв о собравшейся в кабинете комиссии, я вышла в школьный коридор, чтобы догнать своего ученика. Однако декан меня остановила, сказав, что надо бы сейчас, пока комиссия в сборе, разобрать мой урок. И вот я сижу перед педагогами, которые раскладывают по полочкам мои ошибки, дают советы и даже время от времени хвалят. А в голове только мысли о том, что я не сказала ему тех тёплых слов – слов поддержки. И снова слёзы и обида. Учителя, естественно, сослались на стресс, полученный мной от перенапряжения. Никому и в голову не пришла бы мысль о том, что один недопедагог может реветь по школьному бандиту…

Закончив обучение, я вернулась на родной Север. Прошёл не один год с той истории, у которой, кстати, счастливый конец.

В Чебоксары я вернулась уже спустя несколько лет. Но не как студентка, а как гость. И только тогда судьба вновь свела меня с Ваней.

В одном из маршрутных такси, я услышала знакомое «тётечка-учительница». Оборачиваюсь.

– Ваня! Ваня Жмаков! Вот это сюрприз! – восхищаясь случайной встречей, весело сказала я. – Ничего себе, как ты изменился! Возмужал!

Позади меня сидел мой уже повзрослевший волчонок. Те же светлые волосы и голубые глаза, та же манера одеваться в спортивном стиле, но нет запаха гари, вся одежда чистая, а главное – улыбка. Это светлое и уже совсем не ребяческое лицо, оказывается, обладает прекрасной широкой улыбкой, а не звериным оскалом. Мы разговорились. Я узнала, что выпускные экзамены он кое-как сдал и после девятого класса пошёл учиться в техникум. А армию он не годен из-за слабого здоровья. Сейчас подрабатывает в машинной мастерской и дополнительно чинит компьютеры на дому. От родителей съехал сразу же, как представилась возможность. Живёт пока что у друга. И даже набил себе татуировку с изображением волка. А сейчас едет на свидание. Хотелось, конечно, спросить про Найду, но я воздержалась, понимая, что не стоит вскрывать старую рану.

Перед моей остановкой мы тепло распрощались.

Маршрутка поехала дальше, а я всё провожала её взглядом, пока она не скрылась за поворотом. Некоторое время я просто стояла, дыша пыльным воздухом, и улыбалась сама себе:

– А мальчишка-то справился! Выбрался! Смог! Доброе сердце всегда найдёт нужную дорогу. Молодец, Ваня! Ты оказался человеком с сильным характером. Ты – настоящий Кашкор! Аууууууу!