АННА СТРЕМИНСКАЯ

***

Дело муравья – нести соломинки, палочки, прочий строительный сор,
чтобы строить свой дом – не пришли чтоб разбойник иль вор,
не украли бы яйца, детей и имущество муравья.
Дом должен быть крепок – старается он не зря.
Тащи, муравей, букашек и крошки в свои закрома,
покуда ковид иль чума тебя не свели с ума.
Покуда огонь не съел твой шумящий лес,
тебя Бог не выдаст и дикий кабан не съест.

Покуда шальная вода не вышла из берегов,
сделай крепкую дверь, запирай её на засов.
И пока не пришёл чужой кирзовый сапог,
и не снёс твой дом – защищай, помоги тебе Бог!

Рассади детей на скамейке возле окна
и читай им сказки без грязного слова «война».
А убежище для муравья – это целый лес.
Сохрани тебя Бог, покуда ты не исчез!

***

А пока в разгаре война, на востоке пишут учебники.
О героизме и мужестве, о чести и благородстве
в них напишут придворные ветхие евнухи.
В королевстве кривых зеркал тот, кто плачет – смеётся!

И продажная девка История истаскается по умам,
по городам и весям, по гостиным и кухням.
Но вот История настоящая – она рождается там,
где города убивают, где в окнах огни потухли.

Где солдат с унитазом, а вот офицер с манто,
а третий носки и тапочки прихватил для мамаши.
Хозяева дома убиты, они – ничто.
Их сын поседел, он стал на сорок лет старше.

Язык их могуч и велик, правдив и свободен,
поскольку они говорят семиэтажным матом
в разговоре с отцом и мамой, с дядей и тетей,
с невестой и другом – священно слово солдата!

И сколько детей ты убил, и сколько невест изнасиловал –
расскажешь ли перед свадьбой любимой своей невесте?
Но когда всё пройдет, девчонка обнимет милого,
и он ей расскажет матом о доблести и о чести.

***

Одесситкам, погибшим 23-го апреля
во время ракетного обстрела

Пасхальные перезвоны
под вой воздушной тревоги.
Уходят в небо мадонны,
и переплелись их дороги.
Одна в ожидании первенца,
другая уходит с младенцем.
Господь удостоит венца
обеих. Дитя под сердцем
уже в ожиданье забилось –
идут к небесным чертогам –
Валерия и Людмила
по лёгким воздушным дорогам.
Вокруг бушует цветенье,
как только бывает в апреле –
всех красок земных смешенье.
И хочется жить на пределе!
Но вой тревоги, как стоны,
как вой библейского zверя.
Пасхальные перезвоны,
спасите нас от неверья!
И сколько ни сеяли смерть бы,
но снова родится мальчик,
и победят ветви вербы,
и победит одуванчик!

***

Поэту Надежде Агафоновой

Чёрное небо войны, белые абрикосы,
белая церковь на чёрном – приют надежды.
Взрывы над головою, взрывы в душе – вопросы:
как? отчего? зачем? Будет ли так, как прежде?
Как прежде – уже не будет! – ответ приходит мгновенно.
Есть то, что нельзя простить! – то кровь вопиёт невинных.
По каплям непобедимость вводится внутривенно.
Из дыма и копоти над головами реют святые нимбы.
И ты удостоена нимба над золотой головою,
когда ты погибла весною в городе Николая
святого. Поэзия нынче равна утробному вою.
Нет места весне и птицам, лишь помесь воя и лая.
Белая церковь на чёрном – это приют Надежды,
я верю, что есть тебе место в небесном Иерусалиме.
Без пятен крови и гари нынче твоя одежда,
её от боли и горя уже облака отбелили.
А там по приказу маньяка посланная ракета
в доме дыру пробила страшным чёрным вопросом.
В доме, где ты была…И нет на него ответа.
Чёрное небо войны, белые абрикосы.

***

Там мосты разлетаются вдребезги,
стёкла чьих-то домов.
А у нас во дворе одуванчики, чистотел.
Крыши сносит чьих-то домов и голов,
и лежат штабеля неопознанных чьих-то тел.

А у нас во дворе лето вовсю поёт,
и соседка развешивает бельё.
И котята прыгают круглый год.
Солнце щедрое золото льёт и льёт.

Ну а там города застыли, как призраки вдоль весны,
и встречают лето глазницами чёрных окон.
Города, погружённые в слишком страшные сны,
погружённые в дымный и чёрный кокон.

А у нас играют дети в светлом дворе
и дают имена котятам, и всё как прежде.
Пусть задержатся дети в этой своей игре,
пусть они не узнают, как сгорает надежда.

А недавно сосед увидел в небе ракету,
она летела, подобная хищной и чёрной птице.
Потом был огонь и грохот посреди горячего лета,
и сыпалась штукатурка сверху на половицы.

Ракета попала рядом, не в наших детей и кошек,
не в нашего дядю Колю, не в тетю Милу.
И каждый был счастлив, и счастье ль бывает больше,
чем знать, что в тебя не попали, что пролетело мимо…