ЕЛЕНА СЕВРЮГИНА

ПОТАЁННАЯ ПРУССИЯ
(Пётр Старцев, Космогонии: стихотворения, миниатюры. – Калининград: Полиграфычъ, 2023. – 104 с.)

Петра Старцева можно отнести к редкой категории поэтов-певцов малой родины. Уроженец Кёнигсберга – города, который по праву считается сердцем Восточной Пруссии – Старцев говорит о нём с упоением и безграничной любовью. И всё же конкретная географическая привязка не лишает книгу «Космогонии» масштабности звучания. Название говорит само за себя. Вспомним, что космогония, наряду с космологией – это наука, изучающая происхождение и развитие космических тел и их систем: звёзд и звёздных скоплений, галактик, туманностей, Солнечной системы, включая Солнце, планет со спутниками, астероидов, комет, метеоритов. Кажется, что Кёнигсберг (нынешний Калининград) – для автора «Космогоний» как раз одна из таких туманностей или таинственных галактик. Это не просто родной город, но и часть мироздания, универсум, в котором действуют свои особые законы и властвуют стихии. Прежде всего, морская.

Уже в первом разделе книги «Парад планет» читатель ощущает особую атмосферу: дыхание Балтийских волн, лёгкость морского бриза, внезапно переходящего в резкий порыв штормового ветра. И это уже не космогония, а космогоническая мифология. Море – Бог и грозный владыка, управляющий судьбами людей. С ним не шутят – ему поклоняются и принимают как данность его нередко переменчивое настроение. Лирический герой Старцева воспринимает разгул стихии как «праздник отяжелевших туч» и готов принять его как вызов, без сомнения и страха впустить в свою жизнь:

Роются в ветках, словно в меню пород,
Вороны и циклон-грабитель.
Это не мы у моря, наоборот.
– Люди готовы.
Шторм, войдите!

Автор книги – по натуре романтик, искатель острых и ярких ощущений, отчаянно сопротивляющийся рутине существования. Поэтому ему так мила свобода, рушащая всяческие границы. Даже в быту, в обычной, заурядной обстановке поэт способен сохранить уникальную оптику зрения и посмотреть на мир сквозь призму исключительного. Об этом, например, стихотворение «Конкистадор из хрущёвки». Великое и повседневное ходят где-то рядом – важно лишь помнить об этом и оставаться собой. Но пока «рушится Теночтитлан» и «пираты громят Веракрус», доблестному конкистадору не грех по просьбе донны жены и посуду помыть:

«Дублоны, солиды, эскудо?»
Копейки на карте лежат.
– Когда ты помоешь посуду? –
Вдруг спросит моя госпожа.

Лирический герой Старцева – созерцатель, стоящий перед лицом мироздания, чутко вслушивающийся в его голос, сулящий не только счастливое будущее, но и грядущие катаклизмы, «миллион Хиросим», «вакханалию света и мрака». Но в не меньшей степени взгляд автора обращён к прошлому. К родному Кёнигсбергу, разрушенному войнами и территориальными переделами, но сохранившемуся в сознании автора как некий ценностный ориентир, «потаённая Пруссия».

Все последующие разделы книги именно об этом. Детально и кропотливо Старцев воссоздаёт образ любимого города, показывая его с разных ракурсов: в историческом, географическом, архитектурном и даже мифологическом аспектах. Но не только региональный краеведческий материал интересует автора – его исторический взгляд намного шире. Так, в разделе «Гражданская лирика» читатель листает трагические страницы российской истории. Здесь упоминается и «расстрелянный» XVII съезд ВКП(б), и все необратимые последствия Великой Отечественной войны. По словам самого Петра, стихотворение о съезде возникло как эмоциональная реакция на репрессии в СССР. В том числе, на репрессии против старых большевиков. Поэт представлял себе спецпоселения, о которых ему рассказывала бабушка-сибирячка – свидетельница тех событий. Она работала бок и бок с гулаговскими лагерями и видела, как заключённые хоронят родственников – в снегу, в кое-как сколоченном ящике.

Гордых за город
Пригоршней селили.
Бодрые вёдра
Таскали и жили.

У Петра Старцева удивительно развита генетическая, родовая память – он способен глубоко лично переживать и даже проживать события, случившиеся задолго до его рождения. Одно из самых лирически исповедальных стихотворений второго раздела так и называется – «То, что было со мной до меня». Лирический герой, как в пророческом сне князя Святослава, видит события, очевидцем которых он не был. Разница лишь в том, что Святославу дано было предвидеть будущее поражение войска князя Игоря, а персонажу этого стихотворения пришлось пережить военное прошлое – далёкое воскресное утро «у открытого настежь окна», когда объявили «Война». Это воспоминания поколения дедов и бабушек.

Стихи Старцева – поэтические инсталляции, реконструирующие историю города. Они полностью погружают читателя в атмосферу происходящего, делают его участником событий. Инсталляция в совокупности с интерактивностью (текст не читается, а проживается) – фирменный знак поэта и отличительная черта этой книги. Поэтические образы мелькают кадрами военной кинохроники, звучат, грохочут залпами орудий, взрываются снарядами, наполняются стонами раненых. Это достигается и благодаря умелому владению звукописью:

В городке стук и топот на лестницах.
Перед тем, как спалили дома,
Кто-то «вышел в окно», кто повесился,
А живые лишились ума.

На пути зашевелится воздух,
Опрокинет, к брусчатке прижмёт.
То ли искры в глазах, то ли звёзды,
То ли трассером бьёт пулемёт.

Думается, эта военно-лирическая исповедь – ключевой текст книги, некая точка катарсиса и центр читательского притяжения. Её отголоском становится стихотворение «Так далеко, так близко» самого большого раздела сборника – «от Атлантики до Тихого океана». Здесь автор приоткрывает одну из самых страшных страниц не только Восточной Пруссии, но и Европы. Автор рассуждает об общегерманских трагедиях и надеждах XX века: нацизм, притянувший войну, разрушения, стремление молодёжи к американизации («English зубрит по ночам его sister»), глобализация и миграция. Здесь довольно много аллюзий и отсылок к конкретным фактам истории и культуры.

«Евро кривая над Рейном зависла» – это график курса новой валюты. «И блюзы играла жизнь-пианистка, рушила стену, немея от свиста»… В этих образах можно усмотреть авторскую дань фильму The Wall и музыке Pink Floyd, в одном ассоциативном ряду с Берлинской стеной. А беженец-ветер в берлинском метро и ангел с ливийским лицом, возникающие в конце стихотворения – обобщённый образ Германии и немецких мигрантов конца XX-начала XXI века.

Поэт также не обходит стороной историю родного края. 75 лет назад исторический центр Кёнигсберга превратился в прах и пепел. Так союзники-англичане «помогли» Красной Армии в разрушении обороны города-крепости. Было разгромлено огромное количество районов и пригородов, более тысячи мирных граждан погибло. При этом страшнее всего была внезапность нападения, и в силу этого невозможность что-либо предпринять. Именно на этом делает акцент в своём поэтическом рассказе и Пётр Старцев:

Польша, Судеты: всё было так быстро.
«Тигры» под Вязьмой, в пустыне ливийской.
Так далеко иль, может, так близко?!
<…>
Время взорвётся бомбой английской.
Над Кёнигсбергом? В небе берлинском?
– Просто сюжет,
не ищите в нем смысла.

Однако ошибкой было бы думать, что главная цель автора заключается только в том, чтобы напомнить своему читателю о трагических событиях прошлого. Кажется, что его замысел гораздо масштабнее и продиктован стремлением обессмертить любимый город, сделать его абсолютно прекрасным образом, подобным тютчевскому Риму. Череда войн и катаклизмов не способна стереть его с лица земли. «Потаённая Пруссия» открывается взору читателя постепенно. Она каждый раз воскресает подобно Фениксу из пепла, как будто не было погромов и реставраций, передела территории и уничтожения исторических памятников; «дышит из трубочек паром лебяжьим». Истинный Кёнигсберг неотделим от современного Калининграда: он и внутри, и за его пределами. Он – целая галактика, в которой продолжает жизнь неподвластная времени сказка. Балтийская коса, Метгетенские сосны, форт-цитадель Пиллау, знаменитый Кнайпхоф (нынешний остров Иммануила Канта), замок Тапиау и Амалиенау на закате – все эти объекты уже не подлежат тлению, организуя не собственно историческое, а мифологическое пространство книги. Так возникают вневременные, бессмертные смыслы – и только они по-настоящему важны автору. Он – хранитель этого идеального мира и связующее звено между прошлым и настоящим.

«Далёкое нам стало ближе. Чей борт волна сегодня лижет? Воспоминанья или сны меня тревожат ночью»? В этом утверждении и риторическом вопросе заключена главная идея книги: о прошлом нельзя забывать, как нельзя прерывать духовную связь поколений, историю своей родины и рода. В поэзии Петра Старцева слышен живой голос Восточной Пруссии: шум морского прибоя, космические звуки органа, шёпот Варникенского леса. Этот мир звенит, поёт, брызжет нам в лицо солёной водой и обещает одну из самых увлекательных экскурсий, которую нам предстоит совершить вместе с автором:

Из Пайзе выходили ялы
Меня от качки полоскало
За борт и на стекло волны.
В Пиллау тихо ночь скучала,
Пила у Третьего причала,
Пила из фонаря луны.