АЛЕКСАНДР РУДНЕВ
ВЕЩИЕ СНЫ И НЕМНОГО О МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
(Галина Данильева. Из жизни босоногой королевы. – М., Бослен, 2024. – 240 +8 с.)
Книга поэтессы и прозаика Галины Данильевой «Из жизни босой королевы» представляет собой автобиографическое повествование, первая часть которого посвящена детским воспоминаниям автора. Здесь перед читателями проходят и Москва, и подмосковная Мамонтовка, с которыми прежде всего были связаны детские впечатления автора, имевшие большое влияние на всю её последующую жизнь.
В этой части книги факты биографии Г. Данильевой в основном даются под знаком того, что её отец был репрессирован в приснопамятные годы, и долгое время жизнь этой семьи почти целиком зависела от этого трагического факта, что и задаёт тон тому, о чём рассказывается автором. Всё с этим связанное представлено именно через призму детских, порой полуосознанных впечатлений и воспоминаний.
Для этой книги, написанной очень искренне, живо, непосредственно, порой, конечно, по-женски, если можно так выразиться, характерно очень пристальное внимание автора к «вещному» миру, деталям той повседневной жизни и, главным образом, людям, которые окружали её в детские годы, да и потом, конечно, также. Звуки аккордеона, раздавшиеся из тюремной камеры, которые она слышала во время посещения отца в тюрьме в Куйбышеве (Самаре), для неё стали как бы толчком, камертоном своего рода для её дальнейшей жизни, «тому что было впереди» (с. 23).
Разнообразные детали и факты самых ранних детских лет, в которых как будто бы (во многих из них, во всяком случае) не было ничего необычного, экстраординарного, сменяются затем уже более или совсем «взрослыми» впечатлениями, и они оказываются пронизаны многочисленными культурно-литературными ассоциациями и реминисценциями, связанными с именами А. Блока, А. Белого, А. Ахматовой, Б. Пастернака и в первую очередь, конечно, М. Цветаевой, и Цветаева невольно выступает здесь естественно, застрочным «главным героем».
Галина Данильева при этом замечает, что её книга «задумана и старательно исполнена как документ. С требованием веры <…> без просьбы о любви» (там же). Поэтому с первых же страниц читатель обращает внимание на предельную искренность и сердечность авторского повествования, о чём бы ни шла речь. Так, например, она признаётся в том, что в детстве приобрела привычку разговаривать сама с собой, так как ей часто приходилось оставаться без родителей под присмотром бабушки.
«…Деревенская тишина чутка, в ней каждый звук солирует и поэтому отчётливо слышен даже самый малый <…> Мама часто работала проводником в поездах дальнего следования, папа – в тюрьме, взрослым в заботах жизни повседневной было не всегда до меня. Вот и привыкла разговаривать сама с собой – за себя, за куклу, за мишку, за иву, за ручей и тропинку к нему…» (с. 63).
Но эти, казалось бы, достаточно простые и незамысловатые детские воспоминания всё же проходят на фоне исторических событий, происходивших тогда – это упомянутый фестиваль молодёжи и студентов 1957 года и другие. А самое главное тут – проникновенные рассказы о тех людях, среди которых героиня существовала в ту далёкую пору, тоже ничем особенно не примечательных, но очень дорогих сердцу автора.
Г. Данильева признаётся, что с детства была очень говорливой и «красноречивой», и ей было на роду написано стать впоследствии «усталым московским экскурсоводом» (с. 75) в теперь всесветно знаменитом Доме-музее Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке.
И неслучайно поэтому рассказы и воспоминания автора (отчасти, возможно, вымышленные) больше всего связаны с Мариной Цветаевой – это, как было уже сказано, сквозная тема этой книги.
Данильева всегда чувствовала как бы реальное присутствие Марины Цветаевой в своей жизни и того, что окружало великую поэтессу – это Прага, и Карлов мост, и река с её тайнами, стоящий над водами реки Влтавы каменный рыцарь с мечом Брунсвик, молчаливо охраняющий её. Потом расстающиеся друг с другом люди, обречённые на вечную разлуку «будто листья на воде – отражение фонарей» (с. 127). Почти постоянным и непременным фоном становятся сны, которые видит и автор, и её героиня – в жизни обеих сны становятся очень многозначительными и даже судьбоносными. Обращает на сновидения и одна выразительная деталь – сравнение: «<…> Она была слегка бледна …круги бессонницы лежали под глазами, как тени на весенних сугробах…» (с. 144), что в сознании героини оказывается как бы предвестником скорой гибели героини Марины Д. в результате несчастного случая – всё это спроецировано во многом на трагическую судьбу Марины Цветаевой.
Г. Данильева признаётся в том, что всё это было сном, который «реальнее яви: явь неотличима от сна» (с. 148). Всё впечатления и переживания героини неотделимы от московских реалий – это и Яуза, и Никитские ворота, и арбатские переулки, и Тверская, и Собачья площадка и нынешний Новый Арбат, который когда-то Анастасия Ивановна Цветаева не без яда окрестила «вставной челюстью Москвы», и церковь Большого Вознесения, в которой венчался Пушкин, и, конечно, музей Цветаевой в Борисоглебском – всё это наполняет книгу Г. Данильевой живо пульсирующей кровью.
В главе «Сновидица Цветаевой» о теме сна применительно к трагической жизни и судьбе Марины Цветаевой написано так: «О, каких только снов Марина Цветаева не видела! Провидческие, страшные, ликующие, дарующие встречи с невозможным. Возвращающие былое – отменяющие смерть <…> Например, сны с уже умершей младшей дочерью Ириной. Были сны повторяющиеся, прерывающееся и после пауз снова возникающие» (с. 157). Сны для Цветаевой, замечает Г. Данильева, были во многом «провиденьем роковых событий в её жизни», особенно один из них, который привиделся ей в 1939 году незадолго до отъезда из Франции в СССР. И это стало неотвратимым движением к окончательной трагической развязке. Как тут не вспомнить слова желчного и злого И.А. Бунина, сказанные им Ариадне Эфрон, дочери М. Цветаевой, зашедшей к нему попрощаться перед отъездом в советскую Россию: «Дура! Куда ты едешь – тебя там в Сибири сгноят, а твоя дочка будет работать на макаронной фабрике». Как известно, всё случилось с Ариадной почти именно так, по предсказанию знаменитого писателя, во многом даже хуже, но смысл в целом был верным. Она попала в сталинский лагерь. Недаром её матери-поэту М. Цветаевой ещё во Франции приснилась «дорога на тот свет». Всё закончилось отчаянием и петлёй в доме Бродельщиковых в Елабуге. А свой последний земной сон М. Цветаева предсказала ещё в ноябре 1916 года:
По дорогам, от мороза звонким,
С царственным серебряным ребёнком
Прохожу. Всё – снег, всё – смерть, всё – сон. <…>
И никто не видит по дороге,
Что давным-давно уж я во гробе
Досмотрела свой огромный сон.
«Состояние творчества есть состояние сновидения <…> О, спящего не спасёшь!» – говорила, по свидетельству знавших её, М. Цветаева. И в предсмертных стихах: «Авось увидимся во сне…». «Всё, что я хотела для другого и от другого – сон…» – написала М. Цветаева в неотправленном письме к Арсению Тарковскому.
В декабре 1923 года, перед рождеством, М. Цветаева писала любимому человеку Константину Родзевичу: «Я не напоминаю вам о себе. / Вы меня не забыли! / Я только не хочу, чтобы ваши праздники прошли совсем без меня. Расставаясь с Вами во внешней жизни, буду думать о Вас все праздники и всю жизнь» (с. 170).
В других письмах 1940-41 годов М. Цветаева вновь отождествляет сон со смертью – и это оказалось, увы, верным предчувствием, которое не обмануло её. Она, конечно, понимала, что неизбежно идёт к своему трагическому концу.
(В этой книге Галины – сказал автору этого текста писатель, искусствовед, друг сестры Марины Цветаевой, Станислав Айдинян – в целом вообще присутствует тональность, даже музыкальный ключ лирической сновиденности, и они зачерпнуты из сокровенных омутов Марины Цветаевой…).
В главе «Файтель Мулляр» (встреча первая, «где речь идёт о двух портретах Марины Цветаевой, а затем «Встреча вторая»), где говорится о тех же портретах М. Цветаевой, которые в 1940 году по памяти написал тогда молодой художник Файтель Мулляр, один из которых впоследствии был подарен уже 95-летним Мулляром Дому-музею Марины Цветаевой, другой остался в его квартире-мастерской в Брюсовом переулке. Но позднее и второй портрет тоже занял своё место в музее М. Цветаевой.
Таким образом, подводя резюме удачно или не во всём удачно нами сказанному, можно заключить, что читатели получили хорошую, полезную, конечно же, со вкусом, профессионально написанную книгу, которая может даже дополнить некоторые представления о духе поэзии и жизни Марины Цветаевой. Хотя, оговоримся, следуя тексту моей рецензии, следует отметить, что книге свойственна поэтическая стихийность, но это никак не умаляет а, наоборот, увеличивает позитивный характер живого, неподдельного интереса, который она, мы уверены, встретит у образованных и, прежде всего, знающих и любящих творчество М. Цветаевой читателей.