СВЕТЛАНА ПЕШКОВА
Липецк

БАЮ-БАЮ

Баю-баю… снов не видит
Старый хутор по ночам.
По дворам, заросшим снытью,
Бродит лунная печаль.
То, вздохнув, уронит грушу,
То прольёт вишнёвый сок,
То из бурой вязкой лужи
Смачно сделает глоток.
То водой в колодце булькнет,
То возьмётся в окна дуть.
А устанет – ляжет в люльку,
Позабытую в саду.

Ветер люлечку качает,
Осторожный, словно вор.
За плетнями, нескончаем,
Стелет простыни простор.
Заглянула в люльку птица –
Ищет гнёздышко птенцам…
Седовласый пар клубится
У прогнившего крыльца.
Речка звёзды привечает,
Привечать чужих – не грех.
Над заброшенным причалом
Вьётся иволговый смех.

Волк, свернувшийся в калачик,
Спит у чёрного куста.
Баю-бай.
Никто не плачет.
Ночь.
И люлечка
пуста.

ТРАНСЛЯЦИЯ ВОЙНЫ

Упасть в траву, как в детстве, и молчать…
Закрыть глаза и видеть даль за далью,
подслушивать, как шепчет молочай
признания в любви смущённой мальве,
как василёк колышется во ржи,
поёт ковыль, трезвонит колокольчик…
Прозрачный полдень кружит и жужжит,
звенит, порхает, льётся и стрекочет.
И запах детства…
                   Это только сны.
Повсюду скрежет ферросплавной массы.
Я слушаю
            трансляцию войны
машин с людьми.
                   Я жительница Марса.

***

Случилось… Вдруг пахнуло влагой,
и что-то ёкнуло внутри –
уйти в себя, поныть, поплакать,
сказать, что плохо, но схитрить.
Стоять у форточки открытой,
накинув старенькую шаль,
и просто так, устав от быта,
пьянящей свежестью дышать.
…Так пахнет Дон в часы рассвета,
когда туман ползёт к воде.
Так пахнет вздох сырого ветра,
вино полуночных дождей,
парное кружево проталин,
подснежник, лужи во дворе,
лесная глушь, степные дали,
побеги пряных купырей,
едва проросшая крылатка,
оживший мох, твоё плечо…

Так март проник в мой дом украдкой,
вчера разбуженный грачом.

НАДО МНОЙ – ЗЕМЛЯ

Ты меня по имени не зови,
мы с тобой случайные визави –
две беды в простреленной тишине.
…А меня вне города больше нет.
Я дитя его – у него внутри,
и смотрю глазами его витрин
от Базарной площади до пруда.
Я теперь из города – никуда.
От Никольской башенки – до кремля
подо мной – земля,
надо мной – земля.
Я теперь – дыханье крылатых львов,
папиросный дым, перегар дворов,
колокольный звон и колёсный скрип,
я – нектарный флёр златоглавых лип.
У меня в ладонях –
прохлада луж,
у меня в гортани –
сквозняк и сушь.
Ты привык по имени… Ну и что ж!
Отними у памяти, уничтожь,
вырви восемь звуков, сожги, развей,
без любимых слов – забывать быстрей.
Я тебе ни сродница, ни жена,
не тобой наказана-прощена.
Я – вьюнок, примятый твоей ногой,
и трава, и корни, и перегной,
серый мох, крадущий тепло камней…
Ты, когда остынешь, придёшь ко мне.

МЕЗСЕЗОНЬЕ

Серых дней густое варево
расплескало немоту –
ни писать, ни разговаривать,
ни молиться не могу.
Город спутан пуповинами
размороженных дорог.
У домов глаза совиные,
парк до веточек продрог.
Тучи наглухо задёрнули
небо траурным тряпьём.
Голосят ветра матёрые –
скорбно, каждый о своём.
Вечер груб и необщителен,
воздух горек и несвеж.
Основным у существительных
стал винительный падеж.
Туча-роженица тужится,
приготовила сюрприз –
свежевыжатые лужицы
под ногами разлились,
потекли ручьи страдальные.
И никто не хочет знать,
что под кружевом проталины
зарождается весна.

СИГАРЕТЫ, ВИНО И НАМОКШИЕ СПИЧКИ

Возвращаюсь всё чаще в былую страну,
где мы были моложе, свободнее, проще…
Если хочешь ушедшие дни помянуть,
приходи!
            Приходи на Соборную площадь.
Там лежит под ногами граффити «Забей»,
и от этого слова коробит брусчатку.
Там Ильич возглавляет союз голубей
и двуглавых орлов костерит беспощадно.
Прихвати, как тогда, сигареты, вино,
никаких зажигалок – намокшие спички.
Если хочешь опять побрататься с весной,
то забудь, что сегодня считаешь логичным.
Где сирень бушевала – фонтанный каскад
театрально плюётся водой купоросной,
потому зеленеет с годами тоска
и становятся медными белые росы.
Мы считали тогда, в девяностом году,
что наш вид в сорок лет будет скорбен и жалок.
Поглядим…
            Ты дождись, я на площадь приду –
сигареты, вино. Никаких зажигалок.