АЛЕКСАНДР В. БУБНОВ

ВОЛНЫ МАРИНЫ
поэма-цикл

«…Как морская звезда жила,
как она дышала, как плавала, –
всё Вам скажу»*

Мариной,
мариной одной,
и другой волной,
и девятой,

как войной

камня,
упаковывающего море
в его же берега,

и моря
долго-долго выплёскивающегося
/через край
чаши своей/,
но не расплескавшего
своё утро,
свою утробу,
свои века
и влажные веки,
/погружённые часто
в пресные реки,
морем выпиваемые/ –

итак,
маринами-волнами
однажды открытые /свыше/
неумирающие
картины-МИРЫ,
волнуя до глубины
/синевы/
и высоты /синевы/,

вы –
их почитатели –
переписываете /в/ себе
некими новыми волнами
поверх старых,

чем живут они? –
/эти миры
или волны/ –
морями и мерами,
какие только возможны
/и невозможны/,

знающими о себе
или
воображающими,
что знают…

живут и живут…
вами? –
нет,
исключительно ими –
перечислим –

азартной страстью
и лёгким страхом,

волей-неволей
восходящей луны,
кровного или кровавого
солнца,

и ещё темами
юности-смерти(,)
с теми,
кто боится /даже/ их тени,
/или/ с теми,
кто просто не знает о них,

и ещё темами,
/и знаниями/
распахнутых-вывернутых –
/наизнанку
или зеркально – /
к звёздам –
миров-человеков, –
этих звёздочек и сыновей/, – /
тех же звёзд,
но отражённых,
по-другому устроенных,
чтобы руками-ногами держать и бежать,
тянуться и оттолкнуться,

и ещё темами,
в глубины свои погружёнными
до часа(,)

с теми,
в ласковое море своё
заходящими неуклюже
в ластах
спиной
/между силой и харизмой/,
чтобы потом,
при шторме,
так же примерно, в ответе,
выплеснуться на берег,
другими в крике раскрывшись,
распахнувшись свету,
начиная постепенно наполняться
иным(,)

/(если спиною к солнцу сидеть,
загорая,
то это ещё не значит,
что к морю лицом,)/

с теми,
кто видит вовремя
/в чашах и ниже/,
во время всеобщего пира
энтропию,
вложенную сапожно
в ноги и ножны,
в князи и грязи его,
а потом растекающуюся
по…

с теми,
кто слышит в страстях
/или бесстрастно/
изо всех-превсех репродукторов /мира/
с каждой волной воскресаемую
/новую/
поэзию,

а что есть поэзия –
как не сиюминутное
и вечное,
неостановимое
и /всё же/ радостное
рождействие!..

1-Я «ВОЛНА»

«А что есть чтение –
как не разгадывание,
толкование,
извлечение тайного,
оставшегося за строками,
за пределом слов…»*

рождая нежданно новое,
поначалу и неизменно
низменно-плотское,
из красного
/бесконечно малого/
кровяного тельца
извлекаю…
то, что сначала серое,
непроявленное,
затем тонированное
/неопределённо/,
затем цветное,
и, наконец, цветайное…
почитайное…

пусть море
почитает волны свои,
пусть оно
чтит их
за то,
что те
способны превращаться
из вольной свободной стихии
за пределами оной
/в виде линии береговой/
в стихи,
/в речи в реках,
текущих обратно в свои истоки,
в знание логосов
и голосов изначальных,/

и мы не зазнаемся ни на йоту
и ни на миг не будем ему
начальниками,
если скажем ему, –
морю, –
пусть почитает нас
за то,
что мы прочитать пытаемся
его,
что учимся у него
стихиям,
и что учим его
/иному/ чтению,
постепенно,
по частям и частицам,
включая «не» и «ни»,
по /союзам
и/ формам слов…

мы – дети его,
оно – наше дитя
общее –
плоть от плоти солёных слёз,
кровь от крови солёных волн,
плоть от плоти
радуги
/на колышащейся печально/
нефти…

чтите и почитайте,
складывайте и вычитайте –
и вычитаете
то,
что
из буквы оформленной,
отлитой в форме волнующей,
складывающей слова,
из формы, насыщенной тайной,
содержащейся в ней,
держащей её над собою,
держащей её в своём теле,
из плоти одухотворённой
исходит
влечение тайного…

влечение к тайне – без цели,
влечение не к разгадке,
но к разгадыванию,
к наслаждению от единства
с бесконечной тайнописью
письма и писем
/всем/
туда
и оттуда…

2-Я «ВОЛНА»

«Детство (умение радоваться)
невозвратно»*

…в детство
твоё и моё –
в общее детство смыслов
мы,
как в райский сад,
открываем врата,
и эта мечта
однажды научит видеть
то, что не видно очами –
видение предрассветное,

когда ничто ещё
не в/о/сходило,
ни луна, ни солнце, ни время,
ибо всё абсолютно было высоким,
очень высоким,
даже незрелые ещё деревья,
по руслам которых
ввысь устремлялись соки –
вопреки
притяжению /незрелого плода,/
и камня,
и песка…

3-Я «ВОЛНА»

«…мельчу и мельчу буквы,
тесню и тесню строки,
и последние уже бисер,
и я знаю, что сейчас придёт волна
и не даст дописать,
и тогда желание не сбудется –
какое желание?..»*

втискиваем буквы,
бросаем их в стаканчики,
как льдинки,
в силлабо-тоник…
разбавленный он получается,
слабенький…
напоминающий
мерные тихие волны,
убаюкивающие
на расплавленном
и расслабленном
бесформенном пляже
с соответствующими ему
телами
/и желаниями/…

/премного пьём…
премного поём…/

но /давайте/ вспомним,
что вспененные песни рождаются
только от сильной /образами
и преломлениями/
волны,
когда остаются строки
/от её волнующего пульса,
от бьющегося бесконечно сердца, –
где оно? –
остаются/
на камнях прибрежных
не буквами,
но тайнами,
иероглифами…

/даже если это проявлено
буквами греческими,
призванными время согреть,
и если описаны хитросплетения
южного берега
и прибрежная речь/

и если /именно эта/ вода,
солью связанная,
становится твоей лимфой
и рифмой,
твоей кровью
и солью,
то уже не вернётся назад
в начало неоформленное
/дорифменное/,
в стихию,
в начальную волну,
но станет частью твоею,
частицей,
клеточкой,
строчкой твоею…
/стихом…/

кивайте
головами,
/соглашайтесь,/
желая казаться
знающими…
солидными…
серьёзными…

мы,
каменные…
мы,
глиняные…

/сердце
многокамерное…
сердце
с изломанными линиями…/

прощай,
свободная МАРИНА,
прощай…
нас
каждый раз,
когда нам кажется,
что мы чуть меньше любим тебя,
чем ты желала,
чем ты просила…
простила?..

4-Я «ВОЛНА»

«…Высокому –
раз есть горизонт –
не укрыться.
Так и нас (затёртых и затолканных)
когда-нибудь откроют:
восстановят»*

/восстанавливаю –
повелеваю памяти,/
по памяти спускаюсь
всё ниже и ниже
(или иду по тропинке назад,
к дому?),
открываю снова
затёртую книжицу,
пахнущую до сих пор
простой типографской бумагой,
будто сохранившей
/не/знакомую/ влагу волн –
волос…

и всё –
внове!..
и всё –
вовне!..

скорее лови бутыль,
бьющуюся о камни
и камешки…
скорее читай послания…
записки-странички…
/ностальгички-больнички…/

как же трепетно книжка
раскрывалась тогда на свежем ветру!..

как же море штормило,
умножая баллы
на горизонтах
/тогдашних/ обменных полок
букинистических!..

5-Я «ВОЛНА»

«Возраст нужен тому,
у кого ничего нет взамен.
Так, перед звёздным циферблатом –
бедные,
бренные
карманные часики»*

однажды
в кармане,
где вдруг прорастут
отдельные зёрна,
не брошенные в землю вовремя,
там,
внутри
тиктакнут часы твои,
поддакнув программе,
хранящей оптом
в оптоволокнах
волны и кванты
слабого звёздного света,
которые, может быть,
возвратившись, узнают правду
про истинный возраст
и про древние храмы…

так,
приглушая
оцифрованные будущим
незастывшие звёзды
/брошенные
или оставленные на/,
на тёмном-претёмном небе
возрастает
луна…

6-Я «ВОЛНА»

«Всякая рукопись –
беззащитна…»*

всякая,
вся,
каясь, – за что? –
отдаваясь
вечеру своему
суженому,
себя обнимая
руками его невидимыми,
/напоминающими
тёплый ветер прибоя,/
ужинает… чем? –
тем, что есть, –
острыми
жгучими временами,

а затем,
утыкаясь в простыни,
пребывает в прострации(,)
с этим временем жутким –
/сутью своей/
споря!..

…а на столе осталась бумага
с маленькими пятнышками
(от крошек хлеба),
едва заметными
тогда и теперь
теми,
которые так далеко от моря и неба
или
неба
и моря…

7-Я «ВОЛНА»

«Из мира, где мои стихи
кому-то нужны были, как хлеб,
я попала в мир, где стихи –
никому не нужны,
ни мои стихи,
ни вообще стихи…»*

попала в мир
иных мер,
а иных – химер –
за гранью,
заранее
известной
песни,
живущей в memento…

стихи не нужны
не потому, что они не нужны,
а потому,
что неощутимы
в рас-творении хлебных крошек
по капелькам, по капиллярам,
по полочкам,
по клеткам и клеточкам

в процессе над
взрослением,
в процессе переходного возраста,
трудночитаемого и долгого,
в процессе переходного мига,
которого не измерить,
а только примерить
и не примирить
с вечностью, –
в этом просвете дверей –
свечи,
стихов нет,
тихо…
и только свет
/бесконечности/…

8-Я «ВОЛНА»

«Как хорошо сидеть спиной к лошади,
когда прощаешься!
Вместо лошадей,
которые непоправимо везут
и неизбежно доставят нас туда,
куда не хочется,
в глазах то, откуда не хочется,
те, от кого…»*

непоправимо не всё,
/непоправимы не все,/
/все/
мы поправляем бренные шляпы и шляпки,
прощаясь, снимаем их, кстати,
пытаясь
не выпускать из рук…
и именно в этот миг
боимся, что нас потеряют…
прощайте…
/нас,/

/ведь/ те,
от кого унесутся их любимые –
мы –
в глазах и очах
нетерпимы,
лелея свой сад…
/мозгом спинным,
что едва не застыл,/

/подумать и тут же забыть? –
легко!/

…а лошади,
которых /тоже/ забыли,
которых давненько уже
не ловят,
/одичавшие лошади,/
носятся теперь там –
на новой
застывшей вол/н/е,
шарахаясь часто от волчьего воя
или голоса из-под земли,
/поедая в сезон землянику,/
ища своих всадников…
/…по полям
пустейше-пустым по сути,
если совсем не считать
могил./**

/P.S.
«Для меня земная любовь – тупик.
Наши сани никуда не доехали,
всё осталось сном»*/**
_____
Примечания:
* Тексты, данные курсивом в кавычках, – из сочинений Марины Цветаевой.
** Текст (фрагмент текста), который заключён в косые скобки /вот так/, необязателен, /это как бы второй «пласт»,/ т.е. его можно оставить, как есть, а можно исключить из чтения (прим. автора).