ИРИНА РЕМИЗОВА
Кишинёв

Родилась и живет в Кишиневе. Окончила филологический факультет Молдавского государственного университета (специальность «Русский язык и литература»), работает там же, на кафедре русской филологии. Читает курсы истории русской литературы XVIII-XIX веков и теории литературы, а также спецкурсы по сравнительному стихосложению и анализу стихотворного текста. Автор книг стихов «Серебряное зеркало» (2000), «Прикосновения» (2003), «Неловкий ангел» (2010). Редактор-составитель альманаха «Как слово наше отзовётся» (Кишинев, 2003).

СНЕЖНЫЙ ШАР

Бывает, как заснёшь накоротке,
увидишь лавку в дальнем городке.
Игрушки расписные на витрине,
недолгие, как подобает глине:
избушка, белка, обезьянка, ёж,
щелкунчик, что на Фридриха похож,
и шут в заплатах итальянской штопки, –
ютятся в многокомнатной коробке.

Разглядываешь зайцев и слоних
в нарядных незатейливых узорах,
и кажется, что всё начнётся с них –
всё сбудется нечаянно и скоро:
рождественская ель, и светлый дом,
от мира заслонённый снегопадом,
и мурчаливый кот, и спящий рядом
теплолюбивый пёс, и на потом
отложено не будет ничего…

И ты проснёшься. Будет Рождество.
Ты в снежный шар посмотришь, не мигая:
там дом другой и женщина другая,
и пёс другой, и вовсе нет кота,
по ели – от подставки до верхушки –
гуляют незнакомые игрушки,
и за окном – иная высота…

И тихо по протоптанной воде
уйдёшь за снег – единственный везде.

БАРЫШНЯ ЕДЕТ

С первых шагов по садовой дорожке
ей неизменный порядок знаком:
барышни ездят в каретах и дрожках,
а не блуждают по свету пешком.

Вот потому, в самолётном ли кресле
или на заднем сиденье авто,
барышня ездит повсюду, а если
не на чем – то никуда ни за что.

Мимо готических замков и пагод,
где-то в гостях позабыв альпеншток,
барышня едет для вида на запад,
чтобы тайком повернуть на восток.

Тошно в болтанках чужих революций,
на недоигранной кем-то войне…
Барышня всё ещё может проснуться
на остановках дыханья во сне.

Кто-то дорогу качает, как зыбку.
На полосатые глядя года,
барышня едет, то тихо, то шибко,
и, как ей кажется, знает, куда.

Дом по бревну раскатали соседи,
ластиком с карт полустёрта страна…
По бездорожью, но барышня – едет,
и до тебя добёрется она.

ПРО ЧЕРТОПОЛОХ

«худо взаперти», –
скуча и ворча,
жалится в груди
сирота-волча.
сказано: молчи,
чай, не соловей.
лаются сычи
через тын ветвей.

каб не зверья стать,
не бирючья выть…
незачем гадать,
что могло бы быть –
из-за веретён
скалит зубы бес:
кто в лесу рождён,
убирайся в лес!

травку-резеду
съел чертополох.
в костяном саду
бродит волчий бог –
ясный лунный свет
над прогорклой тьмой…
из людских тенет
заберёт домой:

«отведи глаза –
в хате обжитой
тот, кто не сказал
вслед тебе: постой.
поперёк пути –
спелое жнитво…
как ко мне идти –
отпусти его».

РЕТИНУТО

идёшь-бредёшь по берегу реки,
до середины затканной туманом.
грачевником набитые дубки
бранятся на наречии гортанном,
посколь от темноты до темноты
под сению древес широкоротых
пасут мышей бывалые коты
в суконных разноцветных дафлкотах.

вокруг ни киселя, ни молока,
ни яблони, ни печки, полной пышек –
как жеребёнок, дышит в бок река,
веснушчатая летом от кубышек.
сквозь марево как будто виден свет,
и каждый шаг всё больше ретинуто,
но нет моста, и переправы нет,
и плавать не учили почему-то.

ЗВЕЗДА

Однажды, не жив, но ещё живуч,
подранок, злобарь, зверёк,
с разбега споткнёшься о тонкий луч,
натянутый поперёк,

как вкопанный, встанешь, задрав башку,
у вбитого в твердь гвоздя
и взгляда – впервые не начеку –
от света не отводя.

Свинцовеет воздух, стучат виски,
висит в пустоте ружьё –
а смотришь, бездумно и без тоски,
на маленькую неё.

Снуют пешеходы туда-сюда,
толкаются: мол, иди,
не зная ещё, что она, звезда,
намного важней пути.

БЕГУ-БЕГУ

бежком-бочком сходя с холма,
во все глаза смотри:
чем ближе тьма или зима,
тем ярче свет внутри.

кто тихим теплится огнём,
кто скачет по мостам…
ведь небо ближе с каждым днём,
ещё вот-вот – и там.

кто догорел – тот был таков,
умчался в вышину,
как письма счастья, паучков
подбрасывать к окну.

что намечталось на века,
то вышло – на веку,
и привезённая тоска
сверчком свербит в боку,
и на предутреннем лугу
цветет полынь-звезда…

а я ещё бегу-бегу,
как будто есть куда.

ОТСТУПАЕШЬ КАК МОРЕ

Отступаешь как дышишь – размеренно, по шажку.

Так, в замедленной съемке, расходятся прочь коты,
расхотевшие драться, – по-прежнему начеку,
но уже унимая встопорщенные хвосты.

Так к дверям подвигается боком усталый гость –
на хозяйские речи учтиво мычит в ответ,
а душа его дома, повесила плащ на гвоздь
и на маленькой кухне затеплила рыжий свет.

И спешить вроде некуда – а говорят, пора,
не вернуться навеки – так подзавести часы.
Там, откуда уходишь, заводится детвора,
длиннокрылые птицы, простые ничьи-то псы.

Твой разрозненный скарб им на растерзанье дан –
набегут и растащат, крича, вереща, грызя…
Будто собранный наживо фибровый чемодан
по дороге раскрылся – а вещи собрать нельзя:
их потом подберут и заставят лежать рядком,
унесут продавать отдыхающим за гроши –
и они задохнутся, стреноженные песком,
пассажиры в ракушках, отставшие от души.

Отступаешь как помнишь – в холодной твоей воде,
чем от берега дальше, тем ярче глубинный свет.
Поначалу возьмутся окликивать – эй, ты где? –
а потом попривыкнут, как будто тебя и нет,
привезут чернозём, понатыкают города,
именуя долиной твоё нежилое дно.

…Отступаешь как море: надолго – не навсегда,
потому что оно возвращается всё равно.

САД УЛЕТЕВШИХ ПТИЦ

птицы внутри тебя –
пёстрый крылатый люд –
тинькая и трубя,
разные гнёзда вьют.

зяблики и стрижи,
лебеди и сычи…
перепела во ржи,
колокола в ночи.

ведает чёрный мних,
времени брат меньшой:
только одна из них
станет твоей душой.

век её невелик,
песня её проста:
крестики – чик-чирик –
на тишине холста.

не закогтил бы кот,
не умыкнул бы тать…
сколько она живёт –
столько тебе летать.

и пропадут они,
как появились – враз…
докоротаешь дни
с вороном глаз-на-глаз, –

лествицами листвы,
тропами черепиц,
вместе войдёте вы
в сад улетевших птиц.

ПОВОДЫРЬ

Покуда тот, кто тянет нить,
уцепленную за
лопатки, вышел покурить –
гляди во все глаза,
кошачьи распахнув зрачки,
пока не встала тьма,
на виноградные полки,
сходящие с холма –
истёрты, но ещё белы,
упёрлись в синеву
шпалер ружейные стволы,
мерцая сквозь листву.

Кто знает, что увидишь ты
на следующий шаг,
сухие кости пустоты
припрятав для собак?
Какой дорогой поведёт
тебя – куда невесть –
твой безымянный пастырь, тот,
который просто есть,
на нелинованный пустырь,
не рассказав того,
что ты – глаза и поводырь
незрячего его.

ОН СЛУШАЕТ

Он слушает: совой из темноты,
кротом из-под земли – незримой кожей –
как складывают пёстрые зонты
забытых снов в предутренней прихожей,
как в жерновах пустопорожних фраз
на мелкие песчинки размололось
в уме проговорённое не раз,
но так и не рассказанное в голос,
как время подступает тяжело,
как бьётся в паутине будних мает
похожее на бабочку весло…

Он слышит всё – и всё запоминает.

Когда же замыкает мир уста
в усталой обескровленной истоме,
Он говорит – и речь его проста,
как тёплый хлеб и соль в крестьянском доме,
где в клеточке плетёной – певчий чиж,
а за столом сидит семья большая…

Но ты не отвечаешь – ты кричишь,
Его слова слепя и оглушая.