ВЛАДИСЛАВ МИСЮК

О ВЛАДИСЛАВЕ МИСЮКЕ – создателе гипотезы…

Писатель и журналист, краевед Владислав Мисюк (11.07.1936 – 10.11.2001) жил под Одессой, в Бессарабии, в городе Белгороде-Днестровском со школьных лет, хотя родился в Симферополе, в Крыму.

Историю Белгорода-Днестровского, древнего Аккермана, ставшего ему родным, Владислав Семенович исследовал и описал в большом художественно-краеведческом романе «Загадка Белого Города» (1991), в нём писатель провел всю сознательную жизнь, в нём стал почётным гражданином города, в нём же окончились его земные дни. В. Мисюк был при жизни известным знатоком местных архитектурных, археологических, музейных аккерманских, тирских древностей. Его перу принадлежит ряд книг, например, историческая повесть о временах Киевской Руси «Месть летописца» (1994), которая издана с предисловием доктора исторических наук Г.Г. Мезенцевой, по достоинству оценившей значение совершенного автором труда…

Свой край, некогда богатый и изобильный, Владислав Мисюк панорамно воплотил в историко-новеллистической книге «Легенды Бессарабии» (1993). Он также внёс вклад в Пушкиниану, – в том же 1993 году издана повесть «Тень Овидия», с подзаголовком «Пушкин в Аккермане», достойная по занимательности сравнения с известной книгой Ивана Новикова «Пушкин в изгнании». В. Мисюк написал и своеобразную литературно-художественную реставрацию «Сказки Вещего Бояна. Мифы древних славян», вызвавшую большой интерес и вышедшую двумя изданиями. Менее известны его автобиографическая трилогия «Мушкетеры ХХ века», повесть про Болгарскую церковь «Судьба храма». Упомянем и книгу совершенно иного, не краеведческого, но художественного накала: стихотворное переложение Евангелия от Иоанна, изданное в 1994-ом. И вот он выдвигает свою гипотезу авторства одного из самых загадочных произведений славянской древности – «Слова о полку Игореве». Она, как и все гипотезы – спорная. Но публикуя текст, предоставленный нам автором при жизни, мы надеемся, что очерк не оставит равнодушными читателей, и ещё раз напомнит нам о «Слове…», об одном из литературных произведений огромного всемирного историко-культурного значения.

Станислав Айдинян

ПРАВО НА ГИПОТЕЗУ
к вопросу об авторе «Слова о полку Игореве»

Искушение поднять вопрос об авторе «Слова о полку Игореве» всегда было велико у многих, кто любит историю и литературу. Назову только два имени – Пушкин и академик Лихачёв. Пушкин не успел высказать полностью свою гипотезу, Д.С. Лихачёв свою высказал. В общем, исследователи «Слова» в разное время выдвигали на роль автора этого бессмертного произведения таких лиц: тысяцкий рагуил-воевода, боярин-летописец князя Рюрика Пётр Бориславич, книжник Тимофей, воевода и дипломат князя Ярослава Черниговского Ольстин Олексич, придворный певец Святослава из свиты его жены Марии Васильковны Полоцкой, князь-изгой Владимир Ярославич и, наконец, сам князь Игорь Святославич.

Однако у каждого из них есть уязвимые места, позволяющие если не отрицать, то усомниться в их авторстве. И у всех у них есть два общих обстоятельства, отвергающих их как авторов. Первое назвал А.С. Пушкин в своих «Замечаниях на песнь о полку Игореве»: «Кому пришло бы в голову взять в предмет песни тёмный поход неизвестного князя?» (А.С. Пушкин, Полн. Собр. соч., М.,1964, т. 7, с. 501). Второе обстоятельство я назову чуть позже, отвечая на этот непростой вопрос Пушкина.

Для большего убеждения читателя назову несколько уязвимых мест вышеназванных предполагаемых авторов «Слова». Дотошные исследователи доказали, что у тысяцкого рагуила-воеводы вообще не было никакого интереса и склонности к поэзии. Кроме того, он не имел права обращаться к князьям как к равным, а тем более осуждать современных ему князей – чин, положение не позволяли этого. Петр Бориславич тоже никакой склонности к поэтическому творчеству не имел, к князю Игорю любви и приязни особой не питал, да и права судить современных ему князей не имел. Книжник Тимофей по своему, как сейчас бы сказали, статусу не имел права обращаться к князьям, а тем более судить их. Ольстин Олексич интереса и склонности к поэзии также не выказывал. Не было у него и права обращаться к князьям и судить их.

Что касается придворного певца князя Святослава, то он никакой любви к князю Игорю не испытывал, а право на обращение к князьям можно допустить с большой натяжкой. Далёк был от поэзии и князь-изгой Владимир Ярославич, да и право судить современных ему князей и он вряд ли имел. Наконец, сам князь Игорь Святославич. Никогда не проявлял он склонности к поэзии и, сугубо военный человек, никогда ею не занимался.

Есть ещё и другие нюансы и факты, отвергающие авторство вышеназванных кандидатов. Кроме того, вторым важнейшим обстоятельством, полностью отрицающим их авторство, является бросающаяся в глаза женственность «Слова». Ни один из мужчин-авторов не мог написать «Плач Ярославны», являющийся кульминацией поэмы. Не мог именно потому, что был мужчиной. А ведь кроме плача по всей поэме яркими блёстками разбросаны чисто женские эмоциональные эпитеты и выражения.

Это заметил Д.С. Лихачёв, он писал: «Автор “Слова” очень точно и метко подбирает слова и выражения. Соловьиное пение не прекратилось – оно “уснуло”, синие молнии не просто блестят – они “трепещут”, трава не просто полегла, она “никнет”. Ветер “лелеет” корабли на синем море. Персты не кладут – их “воскладают” на струны. Ярославна просит ветер, чтобы он “взлелеял” к ней её милого мужа, т.е. “лелеючи” помог ему оплыть до Русской земли.

Это выражение очень уместно в устах любящей Ярославны, оно как бы исходит из её любящего сердца. Тоска “разливается”, печаль “течёт”…

Эпитеты автора поразительно метки: “жемчужная” душа», “тёплые” туманы, “живые” струны Бояна… Славу поют русские девицы на Дунае и готские красные девы на Чёрном море. У природы ищет сочувствия и помощи Ярославна, между природой и человеком стираются границы. Образ обиды-девы с лебедиными крыльями, образы языческих богов стоят где-то между природой и людьми. Люди постоянно сравниваются и с птицами и со зверями» (Д. Лихачёв. «Слово о полку Игореве». Героический пролог русской литературы. Л., 1967, с. 63, 66, 69). А ещё раньше, говоря о плаче Ярославны, Д.С. Лихачёв писал: «Автор “Слова” сочиняет его за Ярославну, но в таких формах, которые действительно могли ей принадлежать» (там же, с.36). Здесь маститый академик как никогда близок был к разгадке имени автора, но почему-то прошёл мимо. Ибо, по моему глубокому убеждению, автором «Слова о полку Игореве» была никто иная, как Ярославна, верная супруга князя Игоря. Отвечая на короткий вопрос Пушкина: «Кому пришло бы в голову взять предмет песни, тёмный поход неизвестного князя?», можно сказать: конечно, только ей, верной жене князя Игоря, дочери Галицкого князя Ярослава Осмомысла, княгине Ефросинье Ярославне! Ну а где доказательство? – сразу спросит читатель и будет прав. Но давайте не станем спешить. Для того, чтобы понять и поверить, что Ярославна могла быть автором «Слова», нужно обратиться сначала к личности её знаменитого отца. Именно он дал дочери всё то необходимое, без чего она не смогла бы создать «Слово».

Кем он был, и какова его роль в истории нашей Родины? Согласно родословной росписи великих киевских князей, галицкий князь Ярослав Осмомысл был Рюриковичем, праправнуком великого киевского князя Ярослава Мудрого, правнуком его сына Ростислава, внуком князя Володаря, сыном князя Владимира, умершего в 1152 году и оставившего сыну Галицкий престол.

Родился Ярослав Владимирович в 1130 году. Матерью его была София, дочь венгерского короля Коломана. Как свидетельствует летописец, Ярослав с детства страдал болезнью сустава лёвого бедра, что в зрелые года мешало ему ходить в походы и брать участь в боях. Впрочем, войну Ярослав Владимирович не любил. Много лет спустя летописец в «некрологе» по случаю его кончины напишет по сути о том, что князь пришёл к выводу, что благосостояние и сила державы основываются не на грабительской войне, а на мудром соединении духовных, экономических и властных интересов всех слоев современного ему общества.

В 1150 году князь Ярослав женился на Ольге, родной дочери великого киевского князя Юрия Долгорукого, основателя Москвы. Она родила ему сына Владимира и двух дочерей: Вышеславну, будущую супругу польского князя Одона, и Ефросинью. Как свидетельствует академик В. Грабовецкий, Ефросинья Ярославна родилась в Галиче, «примерно в 60-х годах ХII столетия» (В. Грабовецкий, «Очерк истории Галича». Галич, 1997, с. 42).

Ярослав Владимирович получил блестящее европейское образование благодаря своему отцу, общавшемуся со многими государями Европы, а также благодаря своему природному уму. Именно за этот ум впоследствии современники, а затем и летописцы почтительно прозвали его «осмомыслом», т.е. человеком «восьми мыслей». Вот как перечисляет их Беринда в своем «Лексиконе»: 1) дух премудрости, 2) дух разума, 3) дух совета, 4) дух крепости, 5) дух видения, 6) дух благочестия, 7) дух страха Божьего, 8) дух славы.

Заняв в1152 году после смерти отца золотой Галицкий престол, Ярослав Владимирович, несмотря на свою молодость, сразу повёл себя как умный и осмотрительный правитель, желавший укрепить и возвысить своё княжество. Особенно удачной была его внешняя политика. В 1158 году он помог смоленскому князю Ростиславу надолго сесть на Киевском золотом престоле и тем самым сберёг добрые отношения с его сыном Рюриком, а позднее и с киевский князем Святославом Всеволодовичем.

Молодой король Венгрии Иштван III, ища опору у Ярослава в борьбе с Византией, даже лелеял намерения жениться на его дочери. Чтобы не допустить такой невыгодной для Византии связи, император Мануил послал к Ярославу Галицкому с официальным визитом своего брата, знаменитого своими авантюрами, Андроника Комнена. А в 1165 году, как считает польский историк И. Абрагам, Ярослав вместе с чешским королём побывал на венском съезде монархов Европы и приветствовал там императора Священной Римской империи Фридриха I Барбароссу, с которым и в дальнейшем поддерживал дружественные отношения.

В.Н. Татищев в своей «Истории Российской» писал про Ярослава: «Со всеми князьями он жил в согласии и совете, особенно заботился о порядке на своей земле, и потому все соседи его боялись. Никто не смел на него нападать, потому что воеводы его, беспрестанно грекам, уграм и чехам помогая, были умелыми в ратных делах и храбрыми в битве. Земля его была полною во всяком достатке, процветала и множилась в людях, которые селились в городах, которыми богата земля Галицкая во всём. По Дунаю он города крепил, купцами населял; тем, которые торговали через море с греками и ремесла налаживали, он помогал материально. Он был щедрым, милостивым и справедливым, потому и бесчисленное количество иноземцев ему служило».

Для того, чтобы образ Галицкого князя Ярослава Осмомысла был полным, следует сказать, что ему не повезло в личной жизни. Вот как писал об этом российский историк С.М. Соловьёв: «Этот могущественный князь окружен был людьми, которые были сильнее его, могли подчинять его волю своей. Ярослав дурно жил с женою своею, Ольгою, сестрою суздальских Юрьевичей, и держал любовницу, какую-то Настасью (Чагровую – В.М.). А в 1173 году Ольга ушла из Галича в долину с сыном Владимиром, боярином Константином Серославичем и многими другими боярами. Проживши восемь месяцев в Польше, Владимир с матерью пошёл на Волынь, где думал поселиться на время, как по дороге встретил его гонец от бояр из Галича: “Ступай домой, – велели сказать они ему: – отца твоего мы схватили, приятелей его перебили, и враг твой Настасья в наших руках”. Галичане сожгли несчастную на костре, сына её послали в заточение, а с Ярослава взяли клятву, что будет жить с княгинею как следует.

1 октября 1187 года умер Ярослав, князь, по словам летописца, мудрый, красноречивый, богобоязливый, честный во всех землях и славный полками; когда бывала ему от кого обида, то он сам не ходил с полками, а посылал воевод; чувствуя приближение смерти, он созвал бояр, белое духовенство, монахов, нищих и говорил им со слезами: “Отцы, братья и сыновья! Вот я отхожу от этого света суетного и иду к Творцу моему, согрешил я больше всех, отцы и братья! Простите…”. Три дня плакался он пред всеми людьми и велел раздавать имение своё по монастырям и нищим; три дня раздавали по всему Галичу и не могли всего раздать. Обратясь к боярам, умирающий князь сказал: “Я одною своею худою головою удержал Галицкую землю, а вот теперь приказываю своё место Олегу, меньшому сыну моему, а старшему, Владимиру, даю Перемышль”».

Здесь я прерву рассказ летописца, чтобы обратить внимание читателя на один из эпитетов, которыми он, летописец, характеризовал князя Ярослава – «красноречивый», – этому красноречию дочь его Ефросинья, конечно же, научилась от отца. Вот ещё одно косвенное свидетельство в пользу её авторства «Слова»!

Далее опять слово летописцу и историку: «Этот Олег родился от Настасьи и потому был мил Ярославу, говорит летописец, а Владимир не ходил в его воле. Владимир со всеми боярами должен был присягнуть отцу, что не будет искать над братом Галича. Но можно ли было надеяться на эту клятву, можно ли было думать, что убийцы Настасьи будут спокойно видеть на старшем столе сына её?

И вот едва только умер Ярослав, как сильный мятеж встал в Галицкой земле. Владимир и бояре нарушили клятву и выгнали Олега из Галича, тот принужден был бежать в Овруч к Рюрику, а Владимир сел на столе отцовском и дедовском.

Владимир, по словам летописца, любил только пить, а не любил думы думать со своими боярами; отнял у попа жену и стал жить с нею, прижил двоих сыновей, мало того, понравится ему чья-нибудь жена или дочь, брал себе насильно.

По польским известиям, Олег Ярославич, не найдя помощи у Рюрика Ростиславича в Овруче, пошёл к польскому королю Казимиру и вместе с ним направился на Владимира Галицкого; тот, соединившись с Всеволодом Мстиславичем Бельзским, братом Романа Волынского, вышел к ним навстречу, но был разбит и бежал в Венгрию. Олег сел в Галиче, но скоро был отравлен, и тогда бояре призвали на его место Романа Волынского» (С.М. Соловьёв, «История России с древнейших времен», М., 1959, книга I, с. 564, 726).

Теперь становится понятным обращение автора «Слова» к князю Ярославу Владимировичу. Вот как передает это обращение Ипатьевская летопись: «Галицкий Осмомысл Ярослав! Высоко сидишь на своём златокованом престоле, подпёр горы венгерские своими железными полками, заступив королю путь, затворив Дунаю ворота; стреляешь с отцовского золотого престола султанов за землями – стреляй же, господин, в Кончака, поганого кощея, за землю русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича!» («Памятники литературы Древней Руси», ХII век., М., I960, с. 381).

Вот каким был отец княгини Ефросиньи Ярославны, жены Игоря Святославича. Она была последним ребёнком Ярослава Осмомысла и его любимицей… Объезжая свои владения, он брал её с собой, так что девочка с юных лет могла своими глазами увидеть необозримые земли своего отца. Кстати, по преданию, побывали они и в древнем Белгороде (ныне Белгород-Днестровский Одесской области), который после раздробления киевской Руси вошёл в состав Галицкого, а затем и Галицко-Волынского княжества. В этих путешествиях отец, без сомнения, не только показывал любознательной дочери свои земли и города, но и рассказывал их историю, славное прошлое, называя имена предков – друзей и врагов. Ефросинья с жадностью слушала отца, примечая и запоминая всё; разумом и мудростью она, подросток, уже тогда поражала окружающих. Все эти знания, надо думать, пригодились ей потом, в 1187 году, при работе над «Словом».

В 1184 году её выдали замуж за новгород-северского князя Игоря Святославича. А через год состоялся его злосчастный поход на половцев. Среди других походов русских князей он был настолько малозначительным, что если бы не «Слово», вряд ли мы сегодня знали бы о князе Игоре. Лишь поэтический гений автора смог сделать это. И отвечая на вопрос Пушкина, мы с вами вправе сказать: только любящая жена с её мудростью и поэтическим талантом, расцветшим в Прикарпатье, богатом песнями, с его чудной природой и смогла так ярко описать неудачный поход своего мужа, воспользовавшись им для призыва к единению всех русских князей. Она словно предчувствовала предстоящее татаро-монгольское нашествие и стремилась предупредить о страшной беде своих современников. Увы, её одинокий голос не был услышан, как и вещие предсказания Кассандры за много веков до неё. Кстати, этот факт и многие другие ставят «Слово» вровень с «Илиадой» Гомера.

«Слово» не было простой воинской повестью. Это была героико-поэтическая песнь, эпос, автор которого сумел подняться над всей землёй русской как в пространстве, так и во времени, воскрешая славную эпоху славных дел великого славянского народа с его великими князьями. Автор не мог быть и духовным лицом: не пристало духовному лицу, христианину, обращаться к языческим богам и обычаям, как это сделано в «Слове». Вместе с тем автор чувствует себя независимым, равным самым блистательным русским князьям. Всё это говорит в пользу нашей гипотезы.

Несвоевременный, неподготовленный поход князя Игоря автор безусловно осуждает, но, вместе с тем, и жалеет Игоря, любуется его решительностью и отвагой, просит о его спасении. Из истории известно, что Ефросинья Ярославна и князь Игорь очень любили друг друга. В этой связи интересное свидетельство приводит русский историк В.Н. Татищев в своей «Истории». Когда Ефросинья узнала о приезде князя Игоря в село Михайлово, она вскочила на коня и помчалась к нему: «Княгиня пришед так друг другу обрадовались, что обнявся плакали и говорить от радости ничего не могли, а едва могли перестать от слёз». Вот почему в «Слове» при упоминании имени Игоря незримо, но явственно присутствует любящее женское сердце.

Их брак оказался и счастливым, и трагическим. Ярославна родила Игорю шестерых сыновей. Но судьба их сыновей была неодинаковой. Только за один 1210 год князь и княгиня пережили смерть сразу трёх своих сыновей – Романа, Святослава и Ростислава. Причём этот страшный удар судьбы не был нанесён чужеземцами. Летописец беспристрастно сообщает: «…но галичане просили угров, чтобы они их повесили ради мести».

У скептически настроенного читателя конечно возникнут вопросы.

И первый из них – могла ли юная княгиня, как называют Ефросинью Ярославну многие исследователи, написать столь высокохудожественное мудрое произведение? Кстати, один из исследователей почему-то утверждает, что в момент написания «Слова» в 1187 году ей было всего 16 лет. Но я больше доверяю академику В. Грабовецкому, который в своей фундаментальной работе «Очерк истории Галича» говорит о том, что она родилась в 60-х годах XII столетия. Если условно взять за год её рождения средину 60-х годов – 1165 год, то получается, что замуж за Игоря она вышла в девятнадцать лет, а в момент написания «Слова» в 1187 году ей исполнилось двадцать два года. Для тех времен это уже была зрелая женщина.

Попутно хочу напомнить читателю, почему именно 1187 год считается годом написания «Слова». Ярослав Осмомысл умер 1 октября 1187 года, В «Слове» автор обращается к нему, как к живому, значит, позже этой даты «Слово» не могло быть создано. В нём также поётся слава «молодым князьям». А один из них, старший сын князя Игоря от первого брака, вернулся из половецкого плена вместе с женой, дочерью Кончака, и ребёнком в начале 1187 года.

Следующий вопрос читателя-скептика: а могла ли женщина XII века быть поэтом? Да, могла. Женщины-сказительницы, женщины-плакальщицы были известны на Руси ещё с I века, поэтому сомнений тут быть не может. Обратите внимание и на частое упоминание женщин в этом, казалось бы чисто воинском произведении: «Забыв и своя милые хоти, красныя Глебовны…, a не сокольца опутаеве красною девицею…» , «помчаша красныя девки половецкие…», «готские красные девы», «встала обида, вступила девою…», «жёны русские воспракащась…», «вреже Всеслав жребий о девицю себе любу…», «плачется мать Ростиславля…».

Но ведь Ярославна упоминается в «Слове» в третьем лице, заметит читатель-скептик. Да, в третьем. Но этот известный литературный приём, когда автор говорит о себе в третьем лице, употребляется с незапамятных времен и до наших дней и, на мой взгляд, даже не нуждается в доказательствах, настолько это нормальное явление.

Я не историк и письменных доказательств авторства Ярославны у меня нет. Но я верю – они обязательно появятся, ведь по монастырям и «схованкам», по архивам лежат ещё сотни не только не исследованных, но даже не прочтённых древних рукописей. А как писатель я имею право на гипотезу, и у неё будут не только противники, но, верю, и сторонники.

18 мая 1999 г.