ИРИНА ИВАНЧЕНКО

«НАС ПЕРЕЧИТЫВАЕТ ГОГОЛЬ…»

ХРОНИКИ МАСЛЕНИЦЫ

Как с глухим, недовольным ропотом
на кулички бежал мороз,
так молва покатилась покатом –
будто вправду весна, всерьёз.

И мальцы собрались на площади,
там, где делает крюк река,
и намяли сугробам тощие,
залежалые их бока.

А потом, на неделе Масляной,
веселился и стар, и млад.
И погода стояла ясная,
будто сторож у входа в сад.

Точно стали к такому случаю
добродушнее небеса…
И горело смешное чучело,
и сгорело за полчаса.

А потом заявился незваным дождь,
разогнал людей по домам.
И пошёл галдёж, и пошёл кутёж,
и такой пошёл тарарам.

Разошлась не на шутку Масленица,
и ничем её не унять.
И от зависти спала зима с лица,
устарела, как буква «ять».

Над кряхтеньем её да оханьем
потешался честной народ.
И река затряслась от хохота,
так что лопнул от смеха лёд.

ИЗ ЦИКЛА «СЕДНЕВСКАЯ ОСЕНЬ»

***

Плывёт Десне навстречу тихий Снов,
и будит ото сна воскресный Седнев
не племя петушиное, а звон
колоколов над речкою осенней.

Ещё трава густа и зелена,
всего на прядь берёза пожелтела,
но ветер поднимается со дна,
пугая соек свистом оголтелым,

и осень притаилась в камышах,
ей нужно к людям, время подоспело.
У осени русалочья душа,
но тёплый взгляд и бронзовое тело.

СЕНТЯБРЬ В СЕДНЕВЕ

1

Угодья лета август-землемер
навскидку счёл и округляет грубо
на север – до черниговских земель,
до седневской усадьбы Лизогуба¹.

Пора счетов и школьных дневников,
а сентябрю неймётся куролесить –
запутывать бывалых грибников
и чужаков отваживать от леса.

Так день-деньской – то ввысь, то у реки,
ни жизни и ни времени не жалко –
с летягой-белкой наперегонки
мелькать в дубовых закоулках парка.

Но вольные отходят времена.
Пора принять посильное немногим –
закрашивать содеянное на
дождями прогрунтованной дороге.

Ещё мазки, что первые стихи, –
не знаешь «как», но высказаться надо…
И тронет самодельный мастихин²
багряной каплей листья винограда.

Пополнив ярко-красочный словарь
оранжевым и жёлтым изумленьем,
раскрашивай и марево, и хмарь.
Холсту подобен – впитывай мгновенья.

2

Заросший, как щетиной, ковылём,
сентябрь к закату – лиственник и травник.
Он – живописец: пишет о живом,
натягивая память на подрамник.

Рука не дрогнет – возраст мастерства:
покой и жар смешав без опасенья,
нарисовать, что ведает листва
о смерти с непременным воскресеньем.

3

О сентябре, о каждом, о былом,
о преходящем и произошедшем,
о паутинном, рвущемся, о нём
не говори во времени прошедшем.

Над речкой Снов, что блещет вдалеке,
над перелеском охристым и бурым
он был как отражение в реке,
он есть как уходящая натура.

И что вся эта жизнь, весь этот джаз?.. –
искусство вперемешку с искушеньем…
Осенний ускользающий пейзаж
теплей стократ и столь же совершенней.
____
¹ Седнев – городок на речке Снов в Черниговской области, с усадьбой семьи Лизогубов, где дважды гостил Тарас Шевченко, бывали писатели Леонид Глебов и Борис Гринченко. Часть усадьбы занимает Дом творчества Национального Союза художников Украины.
² Мастихин – специальный нож или мастерок, использующийся в масляной живописи для смешивания красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст.

***

По ком шумят деревья? По тебе.
Отмаливают и твою провину.
Смолчит луна, прилёгшая в листве,
свой путь ночной пройдя наполовину.

Орех умолкнет, липа отпоёт,
а ты подхватишь пение грудное
и встречное несчастье, как своё,
укачиваешь, как дитя родное.

СОРОЧИНСКАЯ ЯРМАРКА

1

И жаркие они, и яркие –
дни холодам наперерез.
А звёзды падают, как яблоки,
на лес и луг, на луг и лес.

И нецелованные яблоки,
преображенские дары
везут в Сорочинцы, на ярмарку,
другие сёла и миры –

по кровеносным, давним, женским
путям земным, дородовым,
по светлым улочкам вселенским,
по тёмным кольцам годовым.

И солнце щурится спросонок,
в обед недолго прикорнув.
Идёт сентябрь и за бесценок
скупает лето на корню.

В торгах и плясках многолюдных
проходит жизнь то там, то здесь
и ждёт объявленного чуда
от серых в яблоках небес.

А люди плачутся о разном –
долги, дороги, недород.
И плачет скрипка,
будто праздник
не повторится через год…

2

…и вышиванки из Китая
везут на праздник челноки.
На старом месте нарастают
тюки, баулы, клумаки,

ряды, лотки, горшки и плошки,
сусальный август про запас,
где мы пересекаем площадь,
а площадь рассекает нас.

Как резко отпускаешь руку –
так отлучают от груди,
так репетируют разлуку,
когда молчат «не уходи».

Хотя давно глазам не верю,
а только сердцу наугад,
но ожидание потери
страшнее будущих утрат.

3

А праздник варится и вьётся,
и остывает под кустом,
а солнце жарится и жжётся,
дымится в воздухе густом.

И полдень тянется к обеду,
и площадь тянет в общепит –
галушек порцию отведать
да чарку беленькой испить,

а к вечеру откатит шибко,
туда, где музыка вопит,
в притоп выплясывает Скрипка,
в припев акустика сипит.

Но как бессонно и счастливо
гудит пчелиный окоём
и мёд в бутылку из-под пива
нам доливает до краёв…

Давно к тебе не дотянуться,
но можно площадь перейти
по лезвию гипотенузы,
по кроветворному пути,

где, озирая мир и город,
как подзабытую строку,
нас перечитывает Гоголь,
ладонью подперев щеку.