ВЛАДИМИР СМИРНОВ

КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ ОДЕССЫ
В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ
(по страницам серии книг «Реквием XX века»)
документальные очерки

Культурная жизнь Одессы в период румынской оккупации отмечена своеобразием и заметными особенностями. Конечно, оккупация пришельцами, завоевателями, в данном случае – румынами, которых никто не звал и не просил варварским способом вторгаться в жизнь людей, всегда остаётся оккупацией со всеми её последствиями, жестокими расправами, особенно над еврейским населением, пленными, страшными приказами, трудповинностью, комендантским часом, наконец, проведением военных действий, – невероятно тяжким бременем ложится на население, не подвергшееся направленным репрессиям властей. Жестокая расправа ждала в первую очередь мирное еврейское население, а также коммунистов, пленных и партизан.

Массовые репрессии против всего мирного населения осуществлялись в самом начале оккупации, особенно после взрыва здания НКВД на улице Маразлиевской (Энгельса). Однако следует отметить, что румынские репрессии против мирного населения были в известной мере спровоцированы командованием отступающей Красной Армии, которая внезапно оставила город, население которого было настроено на защиту от агрессивных военных действий оккупантов. Хотя оборонять Одессу было чрезвычайно трудно. В городе многие знали, что на линии фронта одна винтовка защитников города приходится на троих человек.

Тем не менее, многие видели и знали, что защитники города взяли в плен значительное количество пленных. Так, в дневнике В.А. Швеца от 5 сентября 1941 года говорится: «На завод, где бухгалтером работает мой отец, привели 550 пленных румын и около 30 немецких офицеров. Все они сдались на линии обороны Одессы в районе Лузановки, вывесив белое полотно на штыки».

Количество пленных многократно увеличилось после высадки Григорьевского десанта и разгрома целой румынской дивизии. По другим печатным источникам (cм. изданную в Израиле в 2003 году книгу В. Немировского (Сметанина) «Чужаки». – В.С.): «в ночь с 15-го на 16–е октября все румынские и немецкие пленные были уничтожены специально созданным для этого отрядом НКВД. Предварительно раздев догола, их расстреляли, сожгли одежду, а потом и трупы, используя для поджога горючее средство. Пылающие крыши артиллерийских складов рухнули, когда румыны были уже в городе». Конечно, после уничтожения румынских пленных, а также взрыва здания НКВД на Маразлиевской 22 октября (см. дневники Швеца В.А.), румыны объявили, что за каждого офицера или румынского чиновника будет расстреляно 200 большевиков, за каждого солдата будет расстреляно по 100 большевиков. Начались массовые репрессии среди мирного населения города, которые продолжались 3 дня. В это время, согласно документам, ректор университета П.Г. Часовников (см. очерк о нем в серии книг «Реквием ХХ века». – В.С.) вместе с другими профессорами университета написали на румынском языке письмо губернатору созданной при оккупации румынской провинции Транснистрии профессору Алексиану, в котором выразили соболезнование по поводу гибели румын после взрыва здания и объяснили, что мирное население во взрыве здания бывшего НКВД участия не принимало. Массовые репрессии после этого прекратились.

Рассмотрим, как происходила дальнейшая жизнь в оккупированном городе, в частности среди деятелей культуры. Об этом наиболее полную и достоверную информацию дают дневники В.А. Швеца, опубликованные в серии книг «Реквием ХХ века».

Первая дневниковая запись, касающаяся указанного вопроса, была сделана 6 ноября 1941 года. В дневнике было отмечено, что «некая Фомина, якобы ученица А. Рубинштейна, дала объявление, в котором призывает музыкантов всех специальностей, певцов и балерин посетить её с целью открытия музыкального заведения». В здании консерватории в то время был немецкий постой. Но при открытии трамвайного депо, на котором присутствовал городской голова бессарабец Г. Пынтя, был молебен и хор Оперного театра.

9 ноября 1941 года в газете появилось новое объявление: преподавательница Марданова объявила, что начинает занятия со своими учениками по фортепиано, теории и истории музыки и по музыкальной грамоте. В.А. Швец выразил беспокойство по данному поводу: «Неужели вместо консерватории будут работать кустарные единицы?».

28 ноября 1941 года В.А. записывает в своем дневнике: «Сегодня играл Чайковского. В новой, занятой семьёй Швец после выселения с Черноморской, 23, квартире на Маразлиевской, 7 (в настоящее время в этом доме – Всемирный клуб одесситов! – В.С.), квартире 41, инструмент совсем не звучит.

Газета стоит 1 рубль. Напечатано постановление о трудовой повинности. Каждого могут куда-то запереть на работы. Ныне уже открыт наш доблестный Оперный театр. Руководит театром Селявин. Он же директор. Хором руководит Пигров, оркестром – Чернятинский. В газете перечисляют пополнение артистов: Спивак, Синицына, Орлинская, Добродеев. В газете сказано, что якобы Оперный театр бомбили советские самолёты».

***

Рассмотрим вопрос о работе Оперного театра во время оккупации на примере деятельности режиссёра и исполнителя главных ролей певца Н.П. Савченко (см. очерк о нём в 1-й части серии книг «Реквием ХХ века» – В.С.).

Когда Одесса была сдана румынско-немецким оккупационным войскам, семья замечательного певца Оперного театра Савченко пряталась в красном уголке Оперного театра. Считалось, что стены «Храма искусства», как называл театр Н.П., сохранят жизнь. Однако многие знали, что на крыше здания была установлена зенитка, стрелявшая во время каждой бомбёжки по немецким самолётам. При этом на землю сыпался град осколков.

Как помнит автор, вокруг театра большинство домов были превращены в руины, и только счастливая случайность сохранила театр от бомб, хотя крыло здания в Пале-Рояле было разрушено попавшей бомбой. Позднее под руководством инженеров – отца и сына Эрмишей – театр был восстановлен вместе с системой отопления.

С приходом оккупационных войск сразу же перед жителями Одессы встала проблема существования, поисков средств для приобретения хлеба насущного. Для артистов единственным способом существования было возобновление работы театра.

Следует отметить, что помимо чисто материальной стороны вопроса, после сдачи Одессы существовала и другая причина быстрого возобновления работы театров, газет, вузов и пр. Дело в том, что для многих представителей интеллигенции Одессы, натерпевшейся от допросов и обысков НКВД, назойливой пропаганды строительства эфемерного коммунистического общества в новых условиях наступил период своеобразной эйфории «избавления от большевизма».

Об этом многие в то время довольно неосторожно заявляли вполне открыто. Как вспоминала сестра певца Н.П. Савченко Галина Николаевна Савченко (1931–2010), на её отца после прихода румын сразу же был написан донос в сигуранцу, что Н.П. Савченко – заслуженный артист и что он оставлен для подрывной работы. Тем не менее, по приглашению назначенного директора Одесского Оперного театра В.А. Селявина Н.П. Савченко становится режиссёром-постановщиком Оперного театра. Н.П.Савченко по 12-15 раз в месяц выступает в главных ролях спектаклей. Им были поставлены «Борис Годунов», «Царская невеста», «Демон», «Евгений Онегин». Вначале Н.П. получал около 100 марок в месяц, а потом – 225.

13 декабря 1941 года был поставлен первый спектакль – «Евгений Онегин». Дирижировал Н.Н. Чернятинский, который продолжал работать директором Консерватории, впоследствии получивший 10 лет ИТЛ.

На другой день, 14 декабря Н.П. Савченко пел в «Риголетто».

Семья Савченко была поселена в Театральном переулке в доме №16, квартира 3.

Вернувшаяся из-за границы певица Лидия Яковлевна Липковская собиралась создать «Всероссийское театральное общество».

Вернёмся к выдержкам из дневников В.А. Швеца, которые он вёл ежедневно в течение 50 лет. В то время отец В.А. Швеца Афанасий Максимович работал главным бухгалтером ликёро-водочного завода.

В.А. писал: «19 декабря 1942 года. Вечером отец рассказывал, что на завод приезжал на “водопой” Нил Топчий и рассказывал о постановке в театре “Богемы”. Генеральная репетиция тянулась день и следующую ночь до утра. Приехавший румынский дирижер Челану ничего не мог сделать. Посреди ночи привезли Н.Н. Чернятинского. Он должен был буквально водить Челану его рукой, пока не приучил его к воспроизведению звукового материала. Артистам было объявлено, что, если они сорвут премьеру, то все будут расстреляны. На другой день опера под руководством Н.Н. Чернятинского прошла блестяще».

С осени 1942 года до октября 1943 года Н.П. Савченко периодически находился под домашним арестом каждый раз за два-три дня до новой постановки в Оперном театре. В театр же Н.П. Савченко конвоировали румынские солдаты. Делалось это во избежание «саботажа», возможного срыва со стороны оперного премьеры спектакля.

Весной 1942 года Н.П. Савченко вместе с буфетчицей театра Сорокиной Марией Ивановной даже был доставлен в 9-й район полиции. Ему было предъявлено обвинение в срыве спектаклей. Сорокину же обвинили в отравлении Н.П. Но вскоре задержанные были освобождены.

Н.П. Савченко, как ведущему артисту, приходилось участвовать в концертах на различного рода официальных банкетах. Так, в мае 1943 года в Одессу на отдых приехал румынский маршал Антонеску. Он присутствовал на постановке оперы «Царская невеста». После спектакля директор отдела искусств Примарии Руссу отвёз артистов на трёх машинах на дачу к Антонеску. В концерте вместе с Н.П. Савченко принимали участие ведущие артисты: Татьяна Михайловна Егунова, Ольга Константиновна Сильсина, Василий Иванович Случановский, Мефодий Семенюта, Елена Попова, приехавший из Румынии Дидученко и другие. Савченко исполнял арию Мизгиря, романсы «На тёплом синем море», «Прощай, радость моя» и др.

Большим успехом пользовалась в то время артистка театра Т. Егунова. Доцент, в то время профессор университета Георгий Петрович Сербский писал в газете, что Т.М. Егунова «проявляет особую гибкость таланта, музыкальность и артистичность».

Н.П. Савченко с коллегами принимал участие в банкетах по поводу приезда румынских министров, гостей из других стран, его приглашал на банкет по поводу назначения на должность главного адвоката некий Думатреску и др.

Однажды на одном из банкетов, где присутствовали городской голова Г. Пынтя и губернатор, разразился скандал. Н.П. спорил с губернатором, кричал: «Мы вас победим!» – и в конце концов дал ему дулю. Пынтя при этом растерялся, а Н.П. увезли. Присутствовавшая на банкете соседка по квартире актриса Вера Адамовна Губерт пришла к жене Н.П. Савченко и сказала, что после того, что произошло, Н.П. могут расстрелять. На это жена Н.П. Савченко Елена Ильнична ответила: «А вон он спит!».

Как следует из документов, к Н.П. Савченко, как к авторитету, обращались с личными просьбами многие люди. Особенно часто обращалась к нему дежурная Оперного театра Мария Гавриловна Орлова. Однажды она просила Н.П. Савченко помочь своей бывшей соседке по квартире Марии Васильевне Герус, которую трижды арестовывали. Савченко вместе с Орловой ходили к претору Одессы, подполковнику жандармерии Никулеску, и говорили по поводу Герус с его адьютантом Алексеем Даниловичем Чалану. Хотя Н.П. Савченко лично ничего не знал о Герус, ему дважды пришлось подтверждать, что Герус не является коммунисткой.

Летом 1943 года Н.П.Савченко вместе с Н.Г. Топчием вместе обращались к Чалану по вопросу снятия с учета военнопленного, бывшего инженера Бориса Лихницкого. В дальнейшем Лихницкий работал в Облисполкоме.

Тогда же Савченко выступал свидетелем на суде рабочего Оперного театра Федора Васильевича Обухова. На суде Н.П. Савченко дал положительную характеристику Обухову, и тот после суда был освобождён из-под стражи.

Когда нужно было помочь людям, Н.П. Савченко обращался также к солистке Оперного театра Т.М. Егуновой. Татьяна Егунова могла помочь, так как встречалась, а потом вышла замуж за претора Одессы подполковника Никулеску.

Красочный эпизод из жизни певицы Т. Егуновой описан в дневнике В.А. Швеца. 17 февраля 1942 года В.А. Швеца, как студента Консерватории, послали по ряду адресов для передачи информации. Следует отметить, что в Консерватории и в лицее при Консерватории училось в 1943 году 320 учащихся.

Постучав в дверь квартиры, где жила Т. Егунова, В.А. Швец на вопрос: «кто там?» – ничего не ответил. А.Т. Егунова тогда ждала своего «настоящего» полковника. Она подумала, что тот её разыгрывает за дверью. Она открыла дверь, собираясь обнять «шутника», но с испугом остановилась. В.А. Швец пишет далее в дневнике: «Я не знал, что мне делать – уйти или подождать ещё. Но тут раздался автомобильный рожок у подъезда и элегантный румынский офицер с какими-то кульками и свёртками в руках поднялся на крыльцо. Актриса радостно взвизгивает и скрывается в квартире, а он, недоуменно смерив меня тяжёлым бычьим взглядом, захлопывает перед самым моим носом дверь. Издали доносится отрывистый разговор и звук поцелуя».

Согласно воспоминаниям, Никулеску в дальнейшем бежал вместе с Т. Егуновой в Румынию. В целях маскировки он устроился работать на завод, но всё же был расстрелян. Аналогично Т. Егуновой была судьба и у артистки В.А. Губерт. Только её вывез в Румынию полковник Гроссу. В.А. Губерт потом возвратилась и умерла в Одессе.

В апреле 1942 года труппа театра в составе 70-80 человек поехала в Херсон. В течение трёх дней были даны спектакли «Риголетто», «Чио-Чио-Сан», «Мадам Баттерфляй». Вместе со своим другом Нилом Топчием Н.П. Савченко посетил тогда свою родственницу Анастасию Коржову. Вместе с её, незнакомым ранее для Н.П. Савченко мужем Л.Ф. Барановским, они разговаривали до глубокой ночи. Впоследствии Н.П. Савченко сожалел, что забыл расплатиться с Барановским. Сам же Барановский, как видно, затаил злобу на артиста и ждал случая, чтобы сделать ему пакость. Но это случилось уже после освобождения Одессы.

Перед приходом частей Красной Армии Н.П. Савченко пытались вывезти в Германию. За ним был послан солдат для выполнения приказа. Как рассказывал Н.П. Савченко, он был этапирован в Малый переулок, дом 10. Оказалось, что конвоировавший Н.П. Савченко немецкий солдат захотел сдаться в плен и привёл Н.П. на квартиру, где жил сам. Этот военнослужащий был взят в плен адъютантом полковника Красной Армии Рябова. Н.П. Савченко просил военных, чтобы с пленным солдатом обращались нормально.

***

Продолжим обзор событий, отмеченных в дневниках В.А. Швеца, связанных с характеристикой культурного уровня в период оккупации Одессы.

18 ноября 1941 года В.А. Швец встретил на улице пианистку из консерватории. Она сообщила, что с января предполагается открытие консерватории и лицея при ней. От отца 8 декабря 1941 года В.А. узнал о скором открытии Оперного театра. Отец предлагал В.А. пойти работать статистом. Но внешность В.А. и слабый голос были не сценичны.

По словам отца В.А., он встретил знакомого, который «улизнул при эвакуации вместе с машиной». Румыны заставили его больше месяца работать на зарывании трупов. Всего было около 6 тысяч трупов евреев и других лиц, расстрелянных и спаленных живыми. Он также ловил партизан и коммунистов по катакомбам.

Оперный театр заработал 13 декабря 1941 года. Спектакли шли два раза в неделю. Первым пошёл спектакль «Евгений Онегин». Начало спектакля было в три с половиной часа пополудни вечера. Чтобы пойти на спектакль, нужно было кроме билета иметь разрешение полиции на проход по улице после шести вечера.

15 декабря 1941 года В.А. отмечает: «Был в городе. Страшная разруха. Городская библиотека закрыта» (в дальнейшем под руководством А.Н. Тюнеевой, при содействии заместителя директора отдела культуры Примарии Сербского Г.П. фонды основных библиотек были сохранены. От уничтожения были спасены также труды теоретиков марксизма-ленинизма, включая Бухарина, Троцкого, Зиновьева и др. – В.С.). «В помещении консерватории – немецкое логово. В дом, где жил Вилинский, попала бомба. Зашёл на улицу Садиковскую, на квартиру к Жоржу Фоменко. Он работает в театре. Изучает партитуры, оркеструет отдельные танцы для дивертисмента. К нему приходили румынские композиторы, которые интересуются творчеством и музыкальной учебой в Одессе. Обещали присылать европейских гастролеров. Из консерватории расхитили несколько контрабасов, роялей и редкие клавиры. Оперный театр играет при переполненном зале. Готовят к постановке “Бориса Годунова” и новый балет Глиэра.

По словам Жоржа Фоменко, консерватория должна открыться в помещении школы Столярского с нового года. Там идёт уборка и стеклят.

Проходил по Дерибасовской. В некоторых домах было электричество. Работала аптека и центральная парикмахерская.

В кинотеатре идёт хроника “Буковина – страна монастырей”.

Помнится, на Дерибасовской работал кинотеатр Уточкина и напротив него кинотеатр, который позже назывался “Хроника”. Мы с бабушкой ходили в эти кинотеатры, а также бывали на углу Греческой и Ришельевской в большом кинотеатре, называвшемся после освобождения “20-летие РККА” и в кинотеатре, существовавшем вплоть до перестройки – “Имени Горького” в конце Греческой улицы, на Соборной площади. Как помнит автор, во всех кинотеатрах билеты не нумеровались. Поэтому нужно было занимать в фойе место возле входных дверей в зал кинотеатра, чтобы вместе с толпой бегом добежать до приличного ряда, чтобы было хорошо видно. Перед началом сеанса в кинотеатре Уточкина и будущем “20-летии” выступала певица с баянистом-аккомпаниатором. Мы также бывали с бабушкой в кинотеатре на Привокзальной площади. Там после войны работал директором сосед по квартире. Но однажды кинотеатр сгорел».

***

17 декабря 1941 года В.А. Швеца дважды посылали к секретарю консерватории Ане Николаевне Дубняковой.

В.А. пишет в дневнике далее: «Она вместе с Марией Михайловной Базилевич прикладывает героические усилия, чтобы открыть консерваторию. Немцы торопят, чтобы освободилось старое помещение консерватории. Преподаватель украинского языка в довоенной консерватории Марков согласился руководить имущественными делами открывающейся консерватории. Занятия в консерватории и в открывающемся университете начнутся 15 января. Обучение платное, евреев принимать не будут. Анна Николаевна рассказывала о неприятностях у Чернятинского из-за скрипачей-евреев в оркестре театра, которых некем заменить. Оркестр ужасен, но “Риголетто” идёт с большим успехом. Румыны искали в библиотеке работы Н.Н. Вилинского.

Анна Николаевна Дубнякова сказала В.А., что объявившаяся Фомина только коверкает постановку рук пианистов. В консерватории, вероятно, будет по подготовке и по возрасту низший, средний и высший отделы».

20 декабря В.А. отмечает в дневнике, что в «жилкоп» прислали хлебные карточки. Пенсионерам обещали выплату пенсий, в том числе за летние месяцы. У биржи висело объявление о том, что с нового года будет издаваться журнал «Маяк». С 25 апреля 1942 года на самом деле стал выпускаться иллюстрированный литературно-художественный журнал «Колокол» (cм. очерк об этом издании в 1-й части серии книг «Реквием ХХ века». – В.С.).

В этот же день происходило открытие Русского театра драмы и комедии – Театра Василия Вронского. Это был седьмой театр, работавший в то время в Одессе (уже работали Оперный театр, Украинский театр, малые театры). Вронский платил в Примарию 20% сбора за спектакли, которые обновлялись еженедельно.

Хозяин театра В. Вронский (cм. очерк о нем в 1-й части серии книг «Реквием ХХ века» – В.А.) в местной газете отмечал внимание заместителя Городского головы Видрашку К. к работе театра, его ремонту после пожара и пр.

29 декабря 1941 года В.А. снова посещает школу Столярского.

«Один корпус школы был совсем разбит. Нигде не топится. Но Марков деловито убирал коридоры. Собирается читать древнеславянские языки. Кое-где оставались надписи о “счастливой жизни”. От мороза в школе погибли цветы. Анна Николаевна составляла списки библиотечных работников, но меня включить не успели. От стола Столярского уцелела тумба. Учительницу Линтвареву по национальному признаку не берут на работу. Мне сказали, что я буду заниматься с профессором П.И. Молчановым.

В.А. заходил к Жоржу Фоменко, который собирается писать балет».

Он сказал, что немцы, бывающие в Оперном театре, находят одесские постановки не хуже берлинских и венских. Рассказывал о хаосе в библиотеке филармонии.

Профессор С.Д. Кондратьев, о котором В.А. рассказывал его мобилизованный в Красную Армию сокурскник Сережа Хицунов, якобы сейчас живёт в квартире Рихтера.

На Новом базаре В.А. давал марку за книгу о Чайковском, но продавец хотел три марки. Заходил во двор, где жил муз.теоретик Долгопол. Их квартира имеет жуткий вид. Всё разбито. Ветер хлопает обгоревшими ставнями.

2 января 1942 года немцы из школы, которую В.А. называет в дневниках уже Консерваторией, увезли часть мебели. К этому времени набрано 60 учащихся.

3 января об открытии консерватории в здании школы Столярского и наборе учащихся было опубликовано объявление. Мария Михайловна Базилевич вместе с проф. Молчановым и Анной Николаевной обсуждали учебный план теоретиков консерватории. Плата за обучение будет 5 марок в месяц.

На похищение стульев из здания немцами решили жаловаться директору отдела искусств Примарии Видрашку, который ходит в театр на спектакли с Егуновой.

Вечером 3-го января 1942 года по радио передавали «Евгения Онегина». Как пишет в дневниках В.А., «очень сочно исполняла роль Татьяны Губерт. Роль Ленского исполнял Зорин». Мария Михайловна рассказывала В.А. о трубаче из музучилища, который, будучи на фронте, попал в плен и сейчас работает на кухне в Одессе. Жорж рассказывал В.А., что румынами разграблена библиотека Н.Н. Вилинского.

12 января записавшиеся в консерваторию Ледя и Громов притащили печку (в то время в комнатах обычно стояли «камельки» с трубами, выходящими через окно на улицу. Топили дровами и углем. Особо ценился кокс. Уголь складировался в подвалах домов, где были индивидуальные сараи. Бывали случаи ограбления сараев. – В.С.). Жорж Фоменко рассказывал В.А., что собирается писать музыку для открывающегося на Греческой Театра миниатюр, для спектакля О. Кони «Муж всех жён». Из разговора со студенткой консерватории Тамарой Сидоренко В.А. узнал, что их коллега С.Л. Лехтер очевидно погибла в Днепропетровске.

На 19 января 1942 года объявлены гастроли гитариста Петра Лещенко – исполнителя русских и цыганских романсов и танго (см. очерк о жене П. Лещенко Белоусовой во 2-й части серии книг «Реквием ХХ века» – В.С.).

В открывающейся консерватории В.А. дают всевозможные технические поручения. Он продолжает считать себя советским студентом и в театры и кинотеатры пока не ходит. В кинотеатрах Одессы в то время шли «Незнакомка» и «Серенада сердца» – мелодрамы в духе «Петера».

«16 января В.А. по дороге в консерваторию встретил Ледю и с ней пошел на квартиру Вилинского. Но туда без пропуска не пропустили. По поводу пропусков зашли домой к Чернятинскому, но встретили его на улице. Он обещал своё содействие. В консерватории договорились с Анной Николаевной на следующий день пойти в Примарию в инвентаризационный отдел по поводу стульев.

17 января В.А. с Анной Николаевной пошли в инвентаризационный отдел на Успенской. Оказалось, что библиотеку Вилинского ещё не инвентаризировали. Анна Николаевна ушла раздражённая в Примарию, а В.А. – в здание будущей консерватории. На втором этаже книги оказались намокшими. В.А. делает вывод, что в этой консерватории делается ставка не на подготовку настоящих музыкантов, а на обучение всех, кто желает “играть”. Это не отличается от методики в советской “Консерватории выходного дня”.

Похолодало. В порту замёрзли два румына – часовых. В консерватории идут приёмные экзамены. Поступал парень, который ничего не мог спеть из-за отсутствия слуха. Его мать уговорила, чтобы его приняли по классу валторны». В.А. слушал приёмные экзамены около 10 экзаменующихся в консерваторию. Лишь одна девочка понравилась В.А. своей исполнительской техникой и фразировкой.

В.А. говорил с певцом В. Яковенко. Он рассказывал, как с актёрами Украинского театра он пешком бежал из Минска, попал в Киев. Многие погибли по дороге. Брат его попал в плен и работает теперь в Тирасполе.

21 января В.А. ходил с Ледей на квартиру эвакуировавшегося преподавателя Станкова. Там все ноты и книги были разграблены. Особенно отличился при этом какой-то Бондаренко, назвавшийся директором Украинского театра. Такой же разгром оказался на квартире композитора Вилинского.

23 января 1942 года Анна Николаевна объявила, что с В.А. должен быть серьезный разговор: для одного В.А. не могут открыть теоретический факультет, так как это будет очень дорого. В.А. со студенткой Ледей на квартире Вилинского отобрали сохранившиеся ценные ноты и книги, погрузили полные сани и наняли человека, чтобы привёз в здание школы Столярского. Всё было свалено в коридоре и закрыто.

24 января 1942 года В.А. привёл в порядок привезённые из квартиры Вилинского ноты. Дома у Марии Михайловны Базилевич В.А. договорился, чтобы ему дали часть предметов, которые необходимо закончить. Базилевич обещала говорить по этому поводу с Молчановым и Кондратьевым. «Она и Вера Михайловна Базилевич очень симпатичные люди», – отмечал В.А. Чернятинский сделал замечание, что от Вилинского мало привезли нот. В консерватории продолжаются приёмные экзамены.

28 января 1942 года В.А. проходил по Театральному переулку и «увидел артиста театра Лесневского с чемоданчиком. Наши глаза на секунду встретились, и я прочитал в них некоторое любопытство и раздумье. Нас с Ледей отправили на квартиру к Станкову, но новый хозяин «без бумаги» отказался что-либо выдать».

Работающему в театре румынскому офицеру Лазарю Чернятинский разрешил ставить «Тоску». Однако Лазарь, который раньше дирижировал в Бухарестской консерватории, не знал партитуры оперы. Первую постановку едва дотянули до конца. В конце концов, Лазарь отобрал у Чернятинского интересующие его ноты.

30 января 1942 года Мария Михайлована Базилевич поручила В.А. пойти к высокопоставленному румынскому чиновнику, чтобы он подписал бумагу о передаче здания консерватории. Для консерватории были заказаны портреты короля Михаила, Антонеску и иконы.

«Говорят, что в Одессе могут устроить румынскую столицу».

У чиновника Ильеску, к которому направили В.А. 31 января, были представители Украинского театра, которые жаловались на Селявина, который не давал им ставить спектакли в Оперном театре.

Анна Николаевна содействовала В.А. в освобождении платы за обучение. Однако он, получив марки за оказанные им услуги, расплатился за право обучения.

На теоретическом факультете открывающейся консерватории появился ещё один студент, кроме В.А – Юрий Александрович Александрович.

[…]

В консерватории 14 февраля оборудовали ещё две аудитории и днями начнутся теоретические занятия. Теорию будут вести Т. Сидоренко и Бутович, сольфеджио – Пигров. Тамара Сидоренко одновременно с преподаванием в консерватории будет посещать лекции Пигрова с хормейстерами. В.А. получил студенческое удостоверение и продолжал заниматься с Молчановым и сёстрами Базилевич.

«В консерватории стало известно о скором приезде певицы Л.Я. Липковской. Она проведёт несколько концертов в пользу Красного Креста.

В Консерватории идут приёмные экзамены Драматического отдела. Перевозят имущество с Островидова. 18 февраля привезли стулья из зала. На уроке с В.М. Базилевич В.А. играл тромбонные транспонирующие партии – мелодии и аккорды. Мария Михайловна Базилевич поручила В.А. перевозить из помещения на Островидова библиотеку».

19 февраля библиотекарь Галина Георгиевна Анисимова рассказала В.А., что у неё был Лазарь и, ссылаясь на разрешение какого-то Васильяну забрал из библиотеки 101 партитуру. В.А. удивил её вопрос: «Разве на скрипке можно играть с марксистским подходом?».

Из дневника В.А.: «В Малом зале консерватории на Островидова царил хаос. На полу кучи мусора. Мы с Витей Яковенко и сёстрами Базилевич нашли документы Гилельса, Флиера, студенческие документы. Мария Михайловна приказала отбирать документы только русских.

Из консерватории В.А. пошел на урок к Молчанову. Там Юра Александрович играл эскизы своего “Полонеза”, который оканчивался румынским гимном. Юра наделён способностью импровизировать многочисленные варианты одного и того же места. На уроке В.А. легко писал и играл ключи. Отец Юры был потомственный дворянин, занимал большие посты при Деникине. “Квартетом” В.А. профессор Молчанов остался доволен. Он сказал, что это нужно было бы исполнить». «Всё, что есть в печи, всё на стол мечи», – говорил Порфирий Иустинович.

20 февраля В.А. вместе с Галиной Георгиевной Анисимовой были в квартире проф. Подрайской. Её библиотека была перевезена.

В консерватории по приказу Маркова был уволен за старостью преподаватель Павел Данилович. Старик плакал.

В.А. отмечал в дневнике, что консерваторию должен посетить в понедельник, до её открытия, прибывший из Бухареста музыкальный инспектор.

В субботу 21 февраля 1942 года в театре после «Травиаты» была пьянка до утра. В воскресенье 22 февраля в газете напечатана статья проф. Варнеке о постановке оперы «Травиата». Он критикует постановку «Снегурочки» в советское время. Приезжающая в Одессу певица Липковская будет преподавать в консерватории.

23 февраля прибывший из Бухареста инспектор – молодой композитор Руссу детально расспрашивал о составе педагогов консерватории, учащихся, планах работы. В.А. ругали за то, что он не зашёл за проф. Молчановым. Руссу целовал руку у Маннер-Каневской. Говорил только по-немецки.

Прибывшая певица Липковская говорила, что будет хлопотать о том, чтобы всех её учеников из Бухареста перевели в Одессу.

В Бухаресте консерваторию разбомбили. Было человек 20 студентов. Шольп переводила с немецкого далеко не точно. Был небольшой концерт. Играли две скрипачки, и пела Тая Жеребенко. Она спела «Желание» Кюи и «В эту лунную ночь» Чайковского. Потом Руссу ушёл в театр.

На уроке у Молчанова В.А. показал свою «Колыбельную». Порфирий Иустинович дал советы, как её оркестровать.

24 февраля в консерваторию привезли сундук из квартиры проф. Павленко, который погиб при бомбардировке.

В.А. нашёл там студенческие работы с оценками первого директора консерватории Малишевского, также документы Гилельса.

25 февраля В.А. занимался с Верой Базилевич в холодном классе.

Потом В.А. с Шурой Барановской принесли ноты от Подрайской. Говорят, что скончалась педагог Шейвахман. Ноты В.А. сдал в библиотеку Анисимовой.

Ледя увидела в библиотеке работу Френкеля о Шопене и начала возмущаться, почему книга не была уничтожена. Галина Георгиевна сказала ей, что книга будет сохранена только для педагогов.

28 февраля 1942 года: В газете фельетон владельца Русского театра В. Вронского, который пишет по адресу советского театра, что сцена была превращена в место «агитки». Классикой пренебрегали.

2 марта В.А. писал с проф. Молчановым имитацию. В Консерватории в паре с Тамарой Сидоренко В.А. переносил ноты на второй этаж. Тамара пробивается к проф. Кондратьеву. В канцелярии Мария Михайловна Базилевич узнавала у присутствовавшего немца, знает ли он на всех языках значение фразы «ich liebe dich». Он смущался и показывал фотографии жены и детей.

3 марта В.А. отмечает, что был очень интересный и поучительный урок Веры Михайловны по гармонии. «Нас собираются всех вести исповедоваться. Когда я играл Мендельсона, Мария Михайловна мне вежливо сказала, что в Германии Мендельсона не играют даже в классах».

8 марта студенты продолжали носить ноты на верхний этаж здания школы Столярского. Приходила Липковская и договорилась дать концерт в зале консерватории. Она готова сама доплатить полотёрам и просила, чтобы в зал добавили стульев.

Юра Александрович перестал приходить на занятия к Молчанову. В.А. занимается у профессора с пользой для себя. Он опять занялся инструментовкой.

15 марта в газете напечатаны приказы о сдаче всякой «тенденциозной» большевистской литературы, журналов, газет и даже картин и радиоприёмников.

В.А. писал в дневнике, что у них ночевал Жорж, приходивший к отцу В.А. Жорж рассказал об ученице Вилинского Гладковой, писавшей музыку в духе «ультрамодерн». Молчанов как-то сказал Гладковой, что используемые ею пассажи кларнета напоминают мойку зубов. Жорж договорился читать в консерватории гармонию и анализ.

«16 марта в день открытия консерватории была суета, – писал В.А. – Зал отопили двумя чугунками. Было дымно. Посреди зала – стол под синей скатертью. На нём образ. Свечи.

Мария Михайловна Базилевич появилась в мехах и шапочке. Принесли посуду для святой воды. Сходились в зал гости – румыны, немцы, педагоги, студенты, мамаши. Явились четыре священника и хор консерватории. После проповеди священника речь произносил городской голова Пынтя. Василиу говорил более сдержанно и подчеркнул, что «их нужно встречать не как победителей, а как освободителей: сегодня осуществляется прерванная большевиками связь между музыкой и Богом». Было освящение классов консерватории. Присутствовавший меломан-фабрикант внёс 100 марок в пользу наиболее талантливого студента.

Потом состоялся концерт. Выступал виолончелист Попель. Певица В. Попова спекла «Хабанеру». Очень хорошо играли девочки Рыбицкой. В.А. и Жорж Фоменко сидели на одном стуле.

17 марта В.А. пытался получить оставшееся в их доме на Маразлиевской пианино доктора Гурмана. Для этого нужно было получить на прошении резолюцию Н.Н. Чернятинского. Чернятинский сам пришёл к Швецам, у которых был в гостях бывший сосед Сапунков. Чернятинский говорил, что ему провели свет и разрешили иметь приёмник. Он должен слушать заграничные оперы, чтобы ставить свои в Оперном театре. Он говорил, что наши постановки ошеломляют, особенно восторгаются роскошью «Царской невесты».

В.А. Чернятинский пожелал быть «более современным человеком».

19 марта 1942 года В.А. у Марии Михайловны играл вместо Мендельсона концерт Гайдна D-dur. Мария Михайловна мой удар считает слишком слабым. Встретившая В.А. дочь Костырко Яна сказала, что их с матерью выселяют из квартиры.

21 марта В.А. был на концерте Липковской. «Голос лирико-колоратурный, но не первой свежести. Верхние ноты берёт пианиссимо. Колоратура немного тяжела, но речитатив изумительный. У неё польская манера произношения русских слов. Успех был большой. Публике понравились танго “Советы бабушки” и “Ай-ай-ай”. Одета в голубой бархат».

Во время урока у Молчанова 23 марта 1942 года дом оцепили румыны и начали обходить квартиры. Приходили два «идола», как пишет В.А. Отец В.А. где-то узнал, что румыны ищут фотоаппараты.

Он выбросил из моего стола коробку от объектива. Он стал тем временем главным бухгалтером водочного завода.

26 марта В.А. едва пробрался к Молчанову. На каждом квартале стояли румыны и отправляли всех к Новому базару «на контроль».

Молчанов очень смутился (скорее испугался), когда В.А. принёс ему книгу, завёрнутую в газету с портретом Сталина. «Спрячьте этот ужасный портрет!», – в замешательстве сказал Молчанов.

Он дал для просмотра В.А. несколько работ композиторов Фемелиди, Орлова, Дублянской. Молчанов рассказывал В.А., как ленился композитор Лядов.

О Фемелиди Молчанов говорил: «Вот уж трудоспособный был человек. Так и сгорел за работой. Помню, он целые дни пропадал в театре, связавшись с написанием оперы».

На плакате, выставленном на Преображенской, В.А. видел в те дни фотографии жертв расстрелов НКВД, найденных румынами в Кишинёвском саду бывшего Итальянского консульства, где в последнее время располагалось НКВД.

«4, 5 апреля в доме предпраздничная суета, – пишет В.А., – шёл снег и дождь одновременно. Возле кинотеатров очереди. Идут фильмы с эффектными балетами, пением и красивыми актрисами. Жорж с женой Зойкой принесли пасхальный торт с русалкой посредине.

6 апреля начались визиты и христосование. Проходя к Молчанову, я налетел возле консерватории на Анну Николаевну. В консерватории проходил “духовный” концерт. Мне было велено привести на него Молчанова. В концерте участвовали 100 подростков и солист-тенор из Бухареста. Пели чисто и звонко.

8 апреля в консерватории выступал пианист Иона Филонеску. Когда на репетиции он меня увидел, он сказал, что у меня глаза – F-dur, улыбка – D-dur. Молчанову не нравились портреты композиторов в зале консерватории. Жена Фоменко Зойка после концерта разбила стёкла в парадном. При этом жена директории культуры Видрашку приняла её за партизанку.

На уроке у Молчанова 9 апреля 1942 года обнаружилось, что Юра Александрович не знает, что такое унисон. Я так увлёкся, что попал со стула под рояль. Я на своём уроке принялся за четырехголосную имитацию на cantus».

«Молчанов показывал портреты русских музыкальных деятелей с надписями для него, – писал в дневнике В.А. – Портреты Чайковского и Римского Корсакова были сняты в фотографии Чеховского на одном и том же кресле с мордой дракона. Молчанов пошутил, что в его время Консерватория была наводнена немецкими профессорами, и только один из них был русский – Корсаков, да и то Римский!».

13 апреля В.А. разбирал на уроке у Молчанова несколько глав из учебника Танеева.

В газете было написано, что наша Консерватория взята на губернаторский бюджет. […] Губернатор для консерватории назначил 30 студенческих стипендий по 100 марок в месяц. Но сестры Базилевич жаловались, что В.А. пропускает занятия и ему не дали такой стипендии.

В.А. 21 апреля 1942 года работал в библиотеке и занимался с Верой Базилевич. Она сказала, что В.А. зачёт получит, если сдаст весь Бетховенский квартет.

22 апреля на немецком языке к группе студентов присоединился ещё драматический факультет. В.А. пишет в дневнике: «Крик и визг нечеловеческий. Был и румынский язык. Юра Александрович завтра именинник и к Молчанову не пойдёт. Они с отцом идут в церковь».

24 апреля В.А. был на концерте у Липковской. Она была в ударе. В тирольском белом наряде она выглядела как девушка в 16 лет. Она пела «Соловья» Алябьева, «Мазурку» Шопена, «Вальс» из неизвестной у нас оперы Гуно и много другого. На концерте выступала пианистка Л. Карабай и имела успех. Она играла «Сонет Петрарки» Листа, «Сегедилью» Альберти. Тенор Иванческу – ученик Липковской – тоже имел большой успех.

В.А. не понравилась манера открывать концерт фашистским маршем на двух роялях. На втором рояле играла Я. Костырко.

[…]

Город украшен зеленью на балконах и коврами. Вчера был строгий приказ убрать балконы. Вся Пушкинская от вокзала до театра оцеплена румынами: ждут приезда короля Михаила с матерью.

12 мая В.А. занимался с Молчановым в консерватории, а не дома. Отец Юры Александровича нарядился и потащил его к губернатору.

13 мая в консерватории состоялся концерт Галена. Концерт В.А. понравился, но выдающегося, по его словам, ничего не было. У Веры Михайловны Базилевич В.А. сдал квартет Моцарта.

[…]

22 мая 1942 года во время урока В.А. с Молчановым началась артиллерийская пальба. Оказалось, что над городом было три советских самолёта. А в консерватории в это время отпевали скончавшуюся певицу Ю.А. Рейдер. Жорж Фоменко играл на похоронах.

23 мая Мария Михайловна потребовала, чтобы В.А. с Александровичем приступили к занятиям у Кондратьева.

В.А. так описывает этот урок:

«Нам открыл невысокого роста приземистый мужчина в утренней шоколадной пижаме и красной феске, делавшей его крупное сероглазое лицо очень похожим на последние портреты Горького. Он был так подвижен, что было странно: неужели этот человек был cовсем недавно так тяжело болен и лежал в постели? В.А. пришла в голову мысль, что болезнь была средством оградить себя (от НКВД).

Проф. Кондратьев пригласил своих студентов в великолепную гостиную с роялем, множеством картин и книг, и просил сесть.

Кондратьев показал на имеющуюся у него скрипку, и говорил сначала о картинах, которые были написаны Святославом Рихтером, портрет которого стоял тут же. Потом говорили о расписании занятий. Решили заниматься по композиции с Юрой, а с В.А. – историей музыки. Юра сыграл одно из сочинённых им скерцо.

Кондратьев заинтересовался скерцо: “Испанский ритм и русская тематика. Можно будет оркестровать”. Он с увлечением стал рассказывать о Танееве: “Танеев не любил русской тематики для сочинений. Говорил, что она совершенно не изучена и очень своеобразна. Гармонизовать её своеобразие никто ещё в России не умеет, а портить её западными приёмами – кощунство”. Когда Кондратьев приносил своему учителю Танееву 25 главных тем для Симфонии и 25 побочных, он старательно вычеркивал всё, имеющее русскую основу, оставляя только то, что в характере Шумана и Берлиоза.

Кондратьев показал на скрипку и заметил, что органику они пройдут успешно. Обещал достать и другие инструменты и заметил, что его покойный ученик Фемилиди так основательно изучил скрипку, что Глазунов, посмотрев его работу, принял его за скрипача-профессионала».

Кондратьев вспоминал о встречах с Глазуновым: «Это был знаменитый человек. Большой мастер. Всего несколько лет как он скончался в Париже. В “Советском искусстве” были напечатаны его парижские письма. В последние годы он совершил концертную поездку в Россию, за которой очень тосковал. Был в Одессе. Интересовался делами Консерватории. На вокзале его встречал К.Ф. Данькевич с напыщенной речью, в которой заявил, что “хотя Глазунов и самородок русской музыки, но его творчество в данный период находится в сомнительной плоскости”. После речи Данькевич подсунул Глазунову свои романсы. Глазунов нашёл их слабыми как в техническом, так и в модуляционном отношении». Затем С.Д. Кондратьев привёл несколько примеров того, как достигается единство музыкального произведения: «5-я Бетховенская симфония – тема судьбы повсюду. У Мусоргского “писчий мотив”, сопровождающий сцену летописца и Григория, журчание воды в Ниле в “Аиде”, выдержанное “ми” в струнных в “Средней Азии”, дающее ощущение простора»… Потом Кондратьев перешёл к русской музыке древних времён. В.А. замечает в дневнике, что вообще его всеобъемлющая импровизаторская способность «говорить», напоминает райскую птицу с пёстрыми крыльями, нечто поразительное, приковывающее внимание.

Он продержал своих студентов несколько часов. Юра совсем от него устал.

24 мая на уроке у Молчанова В.А. рассказал о визите к Кондратьеву. Молчанов очень смеялся над Юриным скерцо «в испанском духе на русскую тему».

«25 мая к Кондратьеву я пришёл вовремя, а Юру ждали час. Кондратьев дал мне читать Чехова. Кондратьев не занимался с нами по случаю Троицы, но показывал свои книги и альбомы. Его квартира – настоящий музей. У него есть портрет Глинки, писанный прямо с самого композитора, шёлковый альбом наполеоновских времён, статуэтки из Ольвии, журнал, подаренный кому-то Аракчеевым, где была описана смерть Глинки. Потом он показывал “Петрушку” Стравинского и рассказывал о Новгородских ярмарках с колышащимся гулом. Он бывал на таких ярмарках с Танеевым. Танеев обращал внимание на “колыхания валторн” у Стравинского, музыка которого так хорошо все передаёт. Потом Кондратьев лично для меня читал “Симфонические этюды” Глебова».

26 мая Молчанов опоздал и В.А. беспокоился, что с ним случилось. Оказалось, что он ждал В.А. рядом, не сообразив зайти в библиотеку.

«Когда Вы будете читать Буссиера?» – спрашивал Молчанов Юру, который хвастался своим катаньем на велосипеде.

Потом в консерватории состоялась лекция по истории государства профессора Балясного. Слушая его, мы переглядывались с Л. Карабай и удивлялись, как этот человек так открыто «снял маску» антисоветчика. Балясный говорил: «Большевики использовали стихийное народное движение. Большевики убедились, что всё объяснить классовой борьбой невозможно.

В России с 1903 по 1915 годы не существовало цензуры, и всякий мог печатать, что ему угодно. Наиболее прочным является государство, где классы уравновешены в правах. Гитлер отказался носить титул императора, хотя после Цезаря он один имеет на него полное право. Германцы явились чистокровными потомками римлян. Их культура и язык очень высокого уровня. Русские же смешались с татарами и могут быть отнесены к жёлтой расе».

[…]

В период оккупации Одессы в жизни студента Швеца В.А. приобрели особое значение взаимоотношения с вдовой музыковеда, преподавателя консерватории, специалиста по цветомузыке Виктора Анисимова – Галиной Георгиевной Анисимовой. Вот образец стихов Виктора Анисимова, умершего в 1939 году:

ТИХАЯ РАДОСТЬ

В чашечку фиалки, бархатной, душистой,
Уронил росинку трепетный зефир
И в хрустальной капле, светлой и искристой,
Отразился вечный необъятный мир.
В ней сверкало Солнце, небо голубело,
Плавали, клубились гряды облаков.
Радости фиалки не было предела:
Мир упал в объятья хрупких лепестков.
Волны благовонных струек аромата
Отдала фиалка вестнику зари,
Прошептав зефиру: всё, чем я богата,
За минуту счастья от меня прими.

Галина Георгиевна Анисимова давала В.А. книги из своей библиотеки. Она сама была очень образована и начитана, и как бы участвовала в процессе приобретения В.А. новых знаний и общей культуры. Приведённые в дневниках и другие стихи были найдены в книгах, принадлежавших В.Анисимову, – «Царица Хатасу» и о Шаляпине.

В библиотеке В.А. 6 июня 1942 года разговаривал с Галиной Георгиевной. Потом был на уроке у Веры Базилевич. Жена Фоменко Зойка рассказывала В.А., что приезжий художник говорил, что в Одессе – рай по сравнению с Киевом.

[…]

22 июня у Кондратьева В.А. играл фортепьянное переложение оперы «Садко». 23 июня у Молчанова В.А. пишет разработку сочиняемого им произведения. Студентка Киса рассказывала о своей бытности в допре, попав туда за рассказанный ею анекдот. Она утверждает, что там всех избивали, ругали, держали в нечеловеческих условиях. Всех вынуждали на допросах подписываться в неизвестных для арестованных злодеяниях. Переутомлённые следователи в страхе за свою шкуру требовали от них полного признания. Раньше сдавались мужчины. Были случаи самоубийств. Запомнилась старуха, обвинённая в том, что она – бывшая фрейлина императрицы.

***

В это время в Одессу приезжали из Румынии бывшие эмигранты: художник, сын известного писателя А.М. Фёдорова Виктор Фёдоров и писательница Е.В. Недзельская.

О судьбе Виктора Фёдорова после его бегства на лодке через Днестр за границу в начале 20-х годов убедительно рассказано в книге С.З. Лущика (см. В. Катаев «Уже написан Вертер»; Сергей Лущик «Реальный комментарий к повести» Одесса, 1999) по данным воспоминаний и документам. Добравшись после побега до Кишинёва, который был в то время румынским, В.Фёдоров разыскал друзей отца и матери, бывших соседей по даче – эмигрантов Недзельских и поселился у них. Глава семьи Владимир Осипович Недзельский был журналистом, его жена Елена Недзельская публиковала рассказы об Одессе. Ей же принадлежит повесть «В стране ужасов и неожиданностей», изданная в Одессе в 1943 году в период оккупации. Эта повесть была упомянута в архивно-следственном деле поэта Ореста Номикоса (см. очерк о нём в 1-й части «Реквием ХХ века» и очерк о семье Фёдоровых в 5-й части серии книг «Реквием ХХ века» – В.С.). Обратившись в Академическую библиотеку Бухареста, удалось получить эту повесть по почте вместе с повестью Петра Першина «Солнце – это жизнь» (см. очерк о капельмейстере Гончарове в 4-й части серии книг «Реквием ХХ века»).

Как рассказал С.З. Лущик, который наводил справки при написании своего «Комментария» к повести «Уже написан Вертер», семья Недзельских была репрессирована дважды. При освобождении Бессарабии Красной Армией в 1939 году был арестован и расстрелян журналист Владимир Осипович Недзельский. Жена Елена Васильевна и дочь вскоре были освобождены и во время войны приезжали в оккупированную Одессу. Е.В. Недзельская в то время печаталась в одесских изданиях.

В №99 газеты «Молва» декан Драматического факультета консерватории времён оккупации П. Ершов писал о популярных писателях Одессы того периода Елене Васильевне Недзельской и Петре Першине: «Рассказы этих писателей написаны на увлекательные психологические темы, композиционно прозрачны, по разработке и языку общедоступны, а настроения и взгляды авторов благородны и гуманны. Госпожа Недзельская главное внимание уделяет прошлому, она как бы находится в “стране воспоминаний”, её герои –  преимущественно люди дореволюционного времени (рассказы “Преступление Елены Михайловны”, “Грех”, “Вальс”, “Сестры Поповы”). Начало писательской деятельности – рассказ “Слепая” – помещён в журнале “Вестник Европы” за 1915 год. Писательницу больше всего интересуют психологические конфликты, так часто встречающиеся в быту. Мать, страстно любящая свою дочь, разрушает роман между дочерью и простым матросом. Она служит панихиду о живом матросе и… тот умирает (“Преступление Елены Михайловны”). Суровый самодур-отец калечит жизнь младшей дочери, и дочь не в силах побороть ненависти к нему (“Грех”). Молодые люди, явно созданные друг для друга, нелепо разлучаются, у каждого создаётся своя жизнь, но неполноценная. Пожилыми они случайно встречаются (“Вальс”). После великих мастеров слова всё труднее сказать что-то своё… Думается, что госпожа Недзельская и господин Першин не стремятся ошарашивать читателя новаторством, но в то же время ведут чуткую борьбу против штампа. Творчество писателя Першина более злободневно, но злободневность – только фон, на котором показана сложная жизнь мятущейся человеческой души.

…В заплёванной и полной махорочного дыма колхозной канцелярии командированный из города служащий получает письмо-призыв от женщины. Служащий бросает всё, выпрашивает краткосрочный отпуск и пытается попасть на поезд. Однако в поезде “местов нет”! Он рискует, взгромождается на буфера, и полузамёрзший гибнет в пути (рассказ “На буферах”).

Другой рассказ: Во время эвакуации громадный пароход переполнен беженцами. На пути катастрофа. Муж теряет жену, ребёнка, и случайно спасается от гибели. Его терзают видения гибели, и он не может простить себе грубость, сказанную близким за несколько минут до катастрофы (“Человек без улыбки”).

…Во время советского голода (голодомор? – В.С.) мать, ушедшая на базар продать вещи и раздобыть продуктов, теряет своих крошечных детей, которых крадёт голодная и хищная старуха (“Баба-яга”).

У господина Першина центр тяжести переносится на драматизм сюжета и диалоги. Некоторые эпизоды просятся на театральную сцену. Им был сделан такой опыт пьесой “Божий одуванчик” (см. в 3-й части серии книг “Реквием ХХ века” очерк “Божий одуванчик” – В. С.). Оба писателя стремятся к отражению жизни душевной, каждый по-своему. Позволительно говорить о мироощущениях писателей, о настроениях. И в этом отношении и у госпожи Недзельской, и у господина Першина есть общие черты. Оба часто грустят, созерцая игру страстей человеческих. Почему? Не потому ли, что “жизнь пустая и глупая шутка”? Нет, напротив. Жизнь – бесценный дар небес, она – сама по себе прекрасна и тем грустнее, что люди портят её, грязнят и калечат, они плохие кузнецы своего счастья».

После занятия Советской Армией территории Молдавии и Румынии Елена Васильевна Недзельская и её дочь Ирина, в замужестве Ширяева, хотя имели гражданство Румынии, были арестованы и получили большие сроки заключения в ИТЛ. Е.В. Недзельская умерла в лагере, вероятно в 1945 году. Её дочь дождалась освобождения и приезжала на трамвайную станцию бывшей дачи Ковалевского, разыскивая знакомых – бывших соседей по даче.

В Одессу во время оккупации приезжал из Бухареста для работы в Оперном театре и художник В. Фёдоров. Он писал декорации для Оперного театра, ездил, возможно, ходил пешком на станцию Ковалевского, спрашивал о судьбе своей матери, разыскивал соседей по даче, где они так счастливо жили с отцом (довольно долго, как во время войны, так и в Гражданскую войну, трамваи в Одессе не ходили, и приходилось идти в Аркадию, на станции Большого Фонтана и даже на дачу Ковалевского пешком. Мы с бабушкой много раз ходили по линии 17-го трамвая с Екатерининской площади на Тенистую, 18, в Аркадию, на дачу, строительство которой организовал мой отец в 1936 году. Когда начали ходить трамваи, то были страшные давки и люди гроздьями висели на подножках. Так продолжалось довольно долго уже после войны. – В.С.).

Будучи румынским гражданином, В. Фёдоров возвратился при отступлении румын в Бухарест. Он написал отцу, как свидетельствует С. Лущик, что у него есть возможность переехать на Запад, спрятаться от Советской армии. Отец ответил ему из Софии, чтобы он не убегал, а «ждал своих».

Отряды «СМЕРШ» действовали в Бухаресте после его освобождения Красной Армией очень эффективно. Аресты выехавших из Одессы и, как видим, эмигрантов ещё времён Гражданской войны, которые не явились на пункты фильтрации, арестовывали вплоть до начала 50-х годов и давали им, как правило, продолжительный срок пребывания в ИТЛ. Имущество конфисковывалось. Некоторых приговаривали к ВМН. Сведения о В. Фёдорове поступали в письмах от осуждённых, которые находились вместе с художником. Так стало известно, что в декабре 1945 года В. Фёдоров был на пересыльном пункте в Мариинске в Кемеровской области. В Сиблаге ему разрешали работать, оформлять спектакли лагерной самодеятельности. Но если и на свободе было трудно выжить из-за голода, то в Сиблаге смерть от истощения, пеллагры, болезней сердца была ежечасным явлением. Несколько лагерных картин, в том числе автопортрет В. Фёдорова, были пересланы из лагеря на «Большую землю».

В. Фёдоров умер ночью в феврале-марте 1948 года. Приведём цитату из письма его солагерника С. Бондарина, опубликованного С. Лущиком: «На ноги умирающему прыгнула кошка. Витя Фёдоров, бормоча, махнул рукой, отгоняя кошку, – и это было его последнее движение. Мне он успел передать маленькую фотокарточку сына, родившегося уже без него в Бухаресте. Витю любила одна дама из наших лагерных актрис, любила молчаливо, нетребовательно и преданно. Она готова была отдать ему всё на свете, но могла только одно: иногда подсунуть ему, всегда голодному, свою пайку. Она ходила в грубых арестантских чунях и оживлялась только тогда, когда появлялась на сцене или за кулисами в театральном платье. В свободное время она часами незаметно стояла в углу сарая, где работал Витя. Но вот его на короткое время разрешили выставить в гробу в том же сарае. Она подошла к гробу с каким-то хилым, где-то добытым цветочком. Долго смотрела на покойного, сказала: “Боже! Какой красивый! Какой добрый!” – и склонилась. И это был их единственный поцелуй».

Писатель А.М. Федоров умер в Софии годом позже, в 1949 году. Очевидно, он до последней минуты сожалел, что попросил своего сына, которого он обычно называл «мой мальчик», остаться в Бухаресте, чтобы дождаться «своих».

В период оккупации «Театру Вронского» в печати уделялось внимание. В «Одесской газете» от 21 июля 1943 года писалось следующее: «За год плодотворной артистической деятельности Василий Вронский создал Русский театр и дал возможность опять увидеть подлинное искусство без большевистской тенденциозности. Произведения великих мастеров стали такими, какими они есть на самом деле. За прошедший год театр стёр штампы, и люди заговорили образами героев произведений, которыми гордится мировая интеллектуальная мысль. Театр стал просто театром, т.е. местом показа искусства, свободного от агитационных и тенденциозных налётов. Артисты Фалеев, Савельев, Еланский, Верецкий, молодые артистки Спыну и Кокиниди стали любимцами одесской публики».

Единственной из поставленных пьес в «Театре Вронского», имевшей, как отмечалось, антисоветское содержание, была пьеса «Божий одуванчик, или Ещё вчера». Эта пьеса была поставлена всего 4 раза и сошла со сцены.

В. Вронский говорил по поводу постановки пьесы, которую при допросах всегда сопровождали эпитетами «антисоветской, клеветнического содержания»: «Принёс эту пьесу Петр Першин. Я её прочёл и забраковал. Он её тогда переделал. Но я вновь забраковал. Тогда он пожаловался на меня в отдел пропаганды. Меня предупредили, что саботаж с моей стороны грозит мне попасть в румынский полевой суд. В пьесе было показано, что следственные органы НКВД инсценировали дело и издевались над арестованным».

Роль главного героя пьесы исполнял артист Борис Викторович Верецкий (см. очерк о нем в 3-й части серии книг «Реквием ХХ века»). Верецкий после освобождения Одессы был арестован и получил наказание – 7 лет ИТЛ, где, вероятно, погиб. Никаких сведений о его освобождении в материалах архивно-следственного дела нет (дело №24179П – В.С.).

Как признавался Б. Верецкий, в период оккупации у себя на квартире среди гостей он высказывал опасения о возможных репрессиях со стороны органов советской власти по отношению к оставшимся на территории, занятой противником. Как уже отмечалось выше, наибольшим «преступлением» Б. Верецкого стало его участие в главной роли пьесы «Еще вчера… («Божий одуванчик»)». В постановке пьесы «Еще вчера... («Божий одуванчик»)» отражались события, относящиеся к 1937-1938 году. Б. Верецкий в пьесе играл роль инженера, арестованного органами НКВД. В пьесе показано, как органы НКВД создавали фальшивые материалы обвинения. По пьесе от инженера, которого играл Б. Верецкий, на допросе пытками добивались дачи ложных показаний на невинную вдову. Её арестовывают, и она умирает в камере. Сам отпущенный инженер не выдержал испытаний и бросается под трамвай. В главных ролях также участвовали артисты Спыну, Кокиниди, Мариевская, Всевлод Владимирович Домбровский, Георгий Ольшевский, Николай Чаров, Василий Вронский, Ярыгин и др.

Приведём русский текст программы спектакля в театре Василия Вронского:

РУССКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ И КОМЕДИИ
1942

Петр Першин
«Ещё вчера…»
(«Божий одуванчик»)
пьеса в 4-х действиях

Действующие лица:
Мерцалова Елена Фёдоровна – г-жа В. Мариевская
Муся, её дочь – г-жа Маргарита Кокиниди
Влена, её дочь – г-жа Тамара Спыну
(Имя «Влена» давалось советскими обывателями в честь В.И. Ленина – В.С.)
Крушельницкий Валерий Павлович, инженер – г-н Б. Верецкий
Колот Иван Сидорович, майор – г-н В. Истомин
Григорьев, сотрудник НКВД – г-н Г. Домбровский
Варшавкер, тоже – г-н Вас. Вронский
Майский, тоже – г-н Н. Ольшевский (следует отметить, что фамилия «Майский» действительно встречается среди ответственных работников НКВД в Одессе в 30-х годах» – В.С.)
Перельцвайг, тоже – г-н Г. Чаров
Петров, тоже – г-н П. Ярыгин.
Постановка гл. режиссёра и художественного руководителя Вас. Вронского
Художник – г-н В.Н. Балуев
Инспектор сцены – г-н. Л. Петров
Суфлёр – г-н М. Пенчковский
Машинист сцены – г-н И. Татаренко
Электроосвещение – г-н И. Харько
Парики и грим – г-н А. Мельниченко
Реквизит – г-н Г. Мариенко

Как видим, среди действующих лиц пьесы 5 сотрудников НКВД. Из-за боязни артистов в форме НКВД зрители боялись посещать постановку, и пьеса была снята с репертуара театра, в состав которого входило 68 спектаклей.

В августе месяце 1943 года, поссорившись с Вронским, Б. Верецкий уволился из его театра и поступил в Театр Обозрения, где проработал около трёх месяцев. После этого он опять возвратился в театр Василия Вронского и работал вплоть до вступления в Одессу Красной Армии. Дело на Б. Верецкого было заведено уже через месяц после прихода в Одессу Красной Армии. В «Постановлении» по этому поводу, утверждённому 24 мая 1944 года начальником следственного отдела УНКГБ по Одесской области подполковником государственной безопасности Гончаровым, было сказано: «Верецкий Б.В. в период временной оккупации города Одессы противником (следует помнить, что этот период длился почти 2,5 года – В.С.) работал в театре актёром, участвуя в антисоветской пьесе, клеветал на советскую действительность».

***

В период оккупации в Одессе выпускалось около 10 газет, в том числе сатирическая газета «Смех».

В 1942-1943 годах значительную роль играл иллюстрированный литературно-художественный журнал «Колокол», выпускавшийся группой литераторов – пайщиков и компаньонов, для которых выпуски журнала являлись источником существования.

Первый номер журнала «Колокол» вышел 25 апреля 1942 года. Вначале журнал выходил раз в две недели и стоил одну марку, в дальнейшем он стал выходить еженедельно, и цена его возросла до 1,5 марок. В выпусках журнала принимала участие также и группа художников.

В этот же день 25 апреля происходило открытие Русского театра драмы и комедии – «Театра Василия Вронского». Это был седьмой театр, работавший в то время в Одессе (уже работали Оперный театр, Украинский, три малых театра).

В первом номере журнала «Колокол» были напечатаны стихи поэта Ореста Номикоса, неизданные рукописи Викентия Войханского, стихи исчезнувшей в 1931 году поэтессы Веры Эттингер, стихи, приписываемые С. Есенину, «Послание “Евангелисту” Демьяну Бедному», повесть М. Молчанова «В ежовых рукавицах» и др.

Первые три номера журнала редактировались писателем Б. Лукьяновым. Во втором номере начал печататься роман Б. Лукьянова «Гибель нетленного» – о судьбах питерской интеллигенции (см. сборник «Одесского мемориала» «Дороги за колючую проволоку», статья В.М. Гридина «В ГУЛАГЕ – Литературная Одесса». Одесса 1996. С.141 – 183).

Организатором и фактически хозяином журнала являлся Григорий Иванович Яницкий, работавший до войны на железной дороге. 1 апреля 1942 года Яницкий вместе с Л.Е. Тишкиным получили разрешение от отдела пропаганды Губернаторства на издание литературно-художественного журнала на русском языке.

После спора в редакции «Колокола» по поводу продолжения романа «Гибель нетленного», уже 20 мая 1942 года Б. Лукьянов ушёл из редакции, но в марте 1943 года он вернулся и продолжал редактировать журнал. До этого осенью 1942 года Лукьянов работал директором-администратором Детского театра, владельцем которого являлась Раневская.

Первые выпуски журнала «Колокол» имели следующие отделы:

1. «Литературно-художественный», редактируемый Б. Лукьяновым.
2. «Из прошлого». Редактором первых выпусков этого отдела был Л.Е. Тишкин.
3. Отдел «Искусство».
4. Отдел «Юмор».
5. Отдел «Смех».
6. Отдел «На досуге».

Последним отделом руководил Г.И. Яницкий под псевдонимом Виноградов. Отдел «Искусство» редактировали первое время после выхода журнала Б.А. Лукьянов совместно с Л.Е. Тишкиным. Отделы «Юмора» и «Смеха» – также редактировал Л.Е. Тишкин.

Леонид Евгеньевич Тишкин-Подгорный являлся компаньоном Г.И. Яницкого. Писал Л.Е. Тишкин под псевдонимом Литберг.

В дальнейшем в журнале работал секретарём редакции молодой литератор Георгий Арендарь, писавший под псевдонимом Георгий Светлов, а также новый компаньон Сергей Георгиевич Болле и редактор отдела публикаций и хроники Илья Григорьевич Колиенко. Последний снабжал Компанию по выпуску «Колокола» листовой бумагой. Активную роль в редакции играли также поэт Орест Номикос и немец А. Крафт. Родной брат Яницкого Владимир Иванович также являлся компаньоном и был коммерческим директором. Он ведал закупкой бумаги и распространением журнала в городе и по территории Транснистрии.

Для поддержания коммерческого спроса в журнале помещались антисталинские публикации, против чего активно выступали Б. Лукьянов и Г. Арендарь. Тем не менее, в журнале были опубликованы повести Петра Першина под псевдонимом Ранзаев «Кремлевский Чингисхан», также «Затонувшая тайна» Н.В. Тараканова, «В ежовых рукавицах» Михаила Молчанова, «Палачи» Ореста Номикоса, «Кто убил Ленина» Анатолия Крафта. Однако подавляющее количество материалов, печатающихся в «Колоколе» носило развлекательный, литературно-художественный характер.

За прекращение печатания романа «Кремлёвский Чингисхан» 20 мая 1943 года Б. Лукьянов был уволен из редакции журнала вторично. В это время Лукьяновым была открыта посредническая контора, которая прекратила своё существование в конце февраля 1944 года.

Другие авторы журнала также работали в различных учреждениях.

А. Крафт работал директором издательства, выпускавшего в то время городскую газету «Молва». Николай Всеволодович Тараканов работал до конца оккупации главным инженером порта. Прозаик Петр Першин работал в редакции «Одесской газеты», а также в Отделе пропаганды Губернаторства театральным цензором. Судьба его оказалась трагичной: по свидетельству знавших его людей П. Першин в 45-летнем возрасте в румынском городке Либлинг ввиду неизбежного ареста покончил жизнь самоубийством. Так этот писатель решил не терять ту недолгую свободу от большевистской идеологии, которую он приобрёл во время войны.

С марта 1943 года как приложение «Колокола» стал выходить ещё журнал «Весёлый колокол», который редактировал Георгий Арендарь. Однако выпуск журнала «Весёлый колокол» был сразу же запрещён румынской цензурой.

В газете «Молва» №138 за 1943 год было напечатано следующее сообщение: «На основании рапорта начальника цензуры господина директора Отдела культуры Примарии на 30 дней запрещается выпуск журнала “Колокол”, руководимый Борисом Лукьяновым, за незаконный выпуск журнала “Весёлый колокол”. Выпуск журнала “Весёлый колокол” запретить. В случае повторения виновные будут интернированы в ЛАГЕРЬ. Дано указание к исполнению 20 мая 1943 года. Начальник отдела цензуры Ион Попеску».

Таким образом, в журнале печатались также и сатирические материалы, которые реально грозили редакторам помещением их в немецкий концлагерь.

Напротив фамилии О. Номикоса во втором томе «Одесского Мартиролога» можно прочитать: «Расстрел». Но судьба его сложилась иначе.

Обстоятельства жизни и судьбы поэта можно было почерпнуть только из архивно-следственного дела, хранящегося в УСБУ.

По делу, которое числится под номером 28470-П, как оказалось, проходил не только сам поэт Номикос Орест Александрович, но и его жена, преподаватель, Чуйко Галина Викторовна. В деле оказались в качестве «вещдоказательств» поэма О. Номикоса «Русь распятая», сборник рассказов под общим названием «Малыши становятся взрослыми», несколько стихотворений поэта.

Уцелевшие в деле стихи эти как бы обращены в будущее поэта, они носят трагический оттенок и очень колоритны. Одно из этих стихотворений – «Аметистовые вечера» можно представить как эпиграф дальнейшей жизни поэта и его жены:

… Если б счастье могло продлиться
хоть бы на день, хотя б на час.
Но малиновые петлицы
разлучили с тобою нас.
Тёмной ночью подкрался ворог,
в дверь стуча рукояткой нагана.
Увезли. Прохрипел «чёрный ворон».
С той поры ты – как в воду канул.
Истрепалася жизни пряжа,
размочаленная судьбой.
Всё грущу, не надеюсь даже,
не надеюсь на встречу с тобой.
Словно было ещё вчера…
Не забыть мне тебя, любимый.
Аметистовые вечера
над сиреневою долиной.

…В действующей в Румынии Советской Армии старший следователь отдела «СМЕРШ» 2-го Авиационного корпуса лейтенант Дудник 20 сентября 1944 года принял постановление, согласно которому были рассмотрены материалы «преступной деятельности Номикоса Ореста Александровича», и принято решение возбудить против него уголовное преследование. В постановлении «об избрании меры пресечения» было решено взять арестованного под стражу.

После задержания 21 сентября 1944 на другой день «за участие в издании» произведений мужа была взята под стражу и жена Номикоса О.А. – Чуйко Галина Викторовна. Основной причиной ареста и предания суду супругов Номикоса О.А. и Чуйко Г.В. была их литературная деятельность.

В протоколе обыска по месту жительства арестованной семьи в посёлке Конкордия, уезда Брашов в Румынии сказано, что уполномоченный отделения контрразведки Письмак изъял, помимо личных документов, рукописи произведений О.А. Номикоса, а также в обработке Чуйко Г.В. «Сказку о добром Егорушке и прекрасной Аннушке», сказку «Ирина – краса, золотая коса», две книги стихов Гумилёва «Чужое небо» и «Колчак», книгу есенинских стихов «Собрание стихотворений», аспирантское свидетельство Номикоса О.А.

Ещё годом ранее, в конце января 1943 года, О. Номикос, как репортёр газеты, приходил получить сведения об открытии в Одессе Художественного музея. Здесь он познакомился со своей будущей второй женой, работавшей секретарём музея, Чуйко Галиной Викторовной.

23 июля 1943 года состоялась свадьба О.Номикоса и Г.Чуйко.

В протоколах допросов Г.В. Чуйко не раз повторяла, что всегда хотела разделить судьбу своего мужа. Одним из основных обвинений её послужило признание, что она из-за недостатка средств в семье была вынуждена сама печатать на своей портативной машинке произведения мужа. Вместе с мужем она последовала с ним в Румынию и вместе с ним предстала перед Военным Трибуналом.

Отвечая на вопросы, Номикос О.А. рассказал, что, будучи репортёром отдела городской хроники «Молвы», он познакомился с рядом одесских литераторов, профессорами Университета. Шефом газеты «Молва» был Марк Николаевич Бялковский.

Ещё в 1919 году Бялковский эмигрировал в Румынию и вернулся в Одессу специально для создания собственной газеты. Однако он отказался от этой идеи и перешёл на службу в орган губернаторства Транснистрии – «Молву».

О. Номикосу как репортёру предоставлялась возможность раз в неделю в течение 10-15 минут выступать в Городской радиостудии и читать свои произведения для трансляции по городу. Так была прочитана ненапечатанная полностью поэма «Русь распятая». Повторно эта поэма читалась по радио и в Доме учёных молодым литератором Евгением Овсеницким.

Руководитель общественно-культурного отдела в газете «Молва» – Анатолий Масленников – организовал в своём доме литературный салон. Он именовал себя внуком Тургенева.

Свои произведения О.А. Номикос читал посещавшим его профессору, декану Историко-филологического факультета Владимиру Федоровичу Лазурскому, писателю Петру Першину, известному филологу профессору Б.В. Варнеке, профессору математики Н.Н. Васильеву. Общался поэт Номикос также с профессором-медиком Михаилом Заевлошиным. В первые дни оккупации, по словам Г.В. Чуйко, Заевлошин был назначен Примарем Одессы. Но вскоре на эту должность был назначен бессарабец Герман Пынтя. Заевлошин остался работать вице-примарем, возглавив отдел записи актов гражданского состояния.

Как отмечалось выше, пьеса «Божий одуванчик» послужила причиной осуждения артиста и режиссёра Василия Вронского. Из лагерей В. Вронский не вернулся. Профессора Б.В. Варнеке и В.Ф. Лазурский были арестованы после освобождения Одессы, причём Варнеке умер в тюрьме через два месяца после ареста, а Лазурскому удалось освободиться.

По словам известного краеведа и писателя С.З. Лущика, так же как и П. Першин, покончил с жизнью в Румынии профессор Андрей Дмитриевич Балясный, заведовавший до войны в Университете кафедрой Украинской литературы. Ввиду неизбежного ареста сотрудниками «СМЕРШ», он отравился.

Бывший полковник Царской армии Пустовойтов организовал «Общество воинских чинов Царской армии», которое помещалось на Пушкинской 16, в конторе «Торговое посредничество». «Общество» производило вербовку в «Русский корпус», создававшийся для борьбы с партизанами Югославии. О.А. Номикос отказался от поступления в «Русский корпус».

Пустовойтов и другие члены «общества», между прочим, сыграли фатальную роль в жизни известного одесского композитора Юрия Фоменко, уговорив его написать «Марш», посвящённый фюреру.

В мае 1943 года дирекцией Культуры при губернаторстве был открыт в помещении Консервного института на улице Коминтерна (Петра Великого), 1 «Антикоммунистический институт исследований и пропаганды». Как говорил на допросе О.А. Номикос, задачей Института было собирание научных обработок и литературного материала с целью выпуска «Трудов института». Возглавлял институт декан Юридического факультета университета профессор Иван Яковлевич Фаас. Но, ввиду его болезни, роль директора выполнял профессор Института связи Н.А. Яблоновский. Он также арестовывался НКВД и во время следствия по делу известного радиофизика профессора Бориса Цомакиона, сыграв негативную роль в 1939 году.

Наиболее активным лектором этого института считался профессор Историко-филологического факультета Университета в период оккупации Андрей Дмитриевич Балясный. Его лекции: «Русская идеалистическая философия», «Критика классического учения Ленина “Материализм и эмпириокритицизм”» – пользовались вниманием. Всего им было прочитано 10-12 лекций. На различные темы читал в Институте и Николай Александрович Яблоновский. Трагическую роль в судьбе астронома К.Д. Покровского сыграла прочитанная им лекция «Скорбные страницы в истории Пулковской обсерватории».

В 1943 году читал там же лекцию о С. Есенине доцент университета Георгий Петрович Сербский, выехавший потом в Болгарию. На открытии института читал лекцию декан Драматического факультета консерватории, доцент Университета Пётр Евгеньевич Ершов.

Сам О.А. Номикос, помимо чтения стихов в институте, готовил лекцию «Сказительница Марфа Крюкова». Но лекция, по словам Номикоса, не носила антисоветского характера и была забракована.

В конце 1942 года губернаторством был объявлен конкурс на лучшее общественно-историческое, литературное и научное произведение. Конечно, идеология конкурса была антисоветской. В апреле 1943 года первую литературную премию получил Петр Першин за книгу «Солнце – это жизнь». Вторую премию, как рассказывал О. Номикос, получила Елена Недзельская за произведение «Страна скорби и ужасов» (это сочинение автору совместно с И.Л. Комаровским удалось получить из Бухареста. – В.С.).

По историческому отделу премии получили бывший полковник царской армии Михайлов, он же Эрьергард, за сочинение «Обречённый манёвр» и приехавший в Одессу работник «Одесской газеты» Кузнецов за книгу, посвящённую войне с финнами 1939-40 годов, – «Солнце встаёт на западе». По научному отделу премию получил А.Д. Балясный за труд с критикой произведений В.И. Ленина.

Произведения, получившие премию на конкурсе, печатались издательством Института антикоммунистических исследований и пропаганды при Одесском университете. Эти сочинения также печатались в местной печати, читались в Доме учёных на специально организованных вечерах. О.А. Номикос представлял на конкурс свою поэму «Русь распятая». Но, поскольку это произведение не было переведено на румынский язык, жюри просто возвратило поэму автору (см. 1-ю часть серии книг «Реквием ХХ века», переизданную в 2009 году, где поэма «Русь распятая» была опубликована автором данной работы. – В.С).

[…]

В.А. сообщает в дневнике, что по радио передавалась статья по «истории», в которой связывали гетмана Мазепу и декабристов в одно целое. Якобы все имеют «румынское происхождение». Мазепа оказался родственником графини Контакузено и добивался присоединения Украины к Румынии.

25 августа в Оперном театре дан спектакль, транслировавшийся по радио: сцены из «Бориса Годунова».

26 августа в консерватории состоялся концерт певицы Бухарестской оперы Неонилы Балиоз. В.А. отмечает: «у неё царственная внешность и много внутреннего чувства. Голос превосходный. Витя Яковенко также старался ужасно».

27 августа 1942 года в консерватории говорили о том, что подобно Вронскому, арестован и избит певец Петр Лещенко.

[…]

13 сентября отец В.А. узнал, что под Сталинградом немцы потерпели тяжёлое поражение. В концерте, посвящённом памяти румынского композитора, исполнялся квартет Г. Фоменко, но он об этом ничего не говорил.

14 сентября английские самолёты совершили налёт на Одессу. Были жертвы и разрушения. По словам Галины Георгиевны Тамара Сидоренко сблизилась с проф. Кондратьевым, который называет её дочерью, играет ей много старинной музыки и отдыхает у них по дороге из Консерватории к себе домой.

[…]

24 ноября 1942 года. Приехал румынский композитор и дирижёр Жора. Его симфония звучит скучновато.

29 ноября, воскресенье в консерватории был концерт. Зал был переполнен. Была речь профессора Ершова. Румынская пианистка Надежда Кебан играла очень музыкально. Исполняли концерт Генделя B-dur. Потом – Концерт Шумана. Пианистку засыпали цветами. Симфония Жоры – сплошные литавры и какофония.

Все воспрянули после исполнения «Светлой увертюры» Римского-

Корсакова. В.А. снился Сережа Хицунов. Румынский читала новая преподаватель – румынка.

1 декабря 1942 года В.А. начал работать над «Аллемандой». Тему Молчанов почти не исправлял. Кондратьев на В.А. «надулся».

3 декабря 1942 года В.А. прочитал рецензию Кондратьева на концерт Жоры. В.А. «был поражен как громом» и В.А. начал сомневаться в том, сможет ли он ходить на лекции Кондратьева. В рецензии Кондратьев писал: …«С особой задушевностью прозвучал концерт великого романтика Шумана, в котором широкой волной льётся свобода мелодии. Если Берлиоз сказал, что “музыка – это высшая поэзия”, то именно этой высшей поэзией насыщены произведения Шумана, которую с большим мастерством передала солистка. В музыкальном сопровождении дирижер выказал тонкое чувство большого художника. Весь концерт 29 ноября был воспринят как необычайное событие в музыкальном мире Одессы».

4 декабря Мария Михайловна дала В.А. «для знакомства» «Карнавал» Шумана, все сонаты Бетховена, весь клавир Баха. В.А купил «Историю города Львова» 1829 года издания. Для окончания «Аллеманды» В.А. остается подготовить партитуру. 5 декабря Порфирий Иустинович Молчанов говорил, что в «Фуге» у В.А. гармония преобладает над полифонией. Лекция по истории музыки утомила В.А. Студенты шумели и дурели. Около Оперного театра были заснеженные березы и золотистый закат. Вечером В.А. слушал лекцию бывшего своего преподавателя Мовсесова «Религиозные мотивы в поэзии Лермонтова». Мовсесов к удивлению В.А. говорил совсем не то, что было на его лекциях в Консерватории в 1940 году: «Марксистам не удалось выхолостить Лермонтова. Его помыслы были устремлены в мир идеальный. Это был ангел, тоскующий от земных песен… В конце жизни Лермонтов научился молиться, ценить молитву и понимать людей молящихся. Даже во “Мцыри” есть идея бессмертия»..

7 декабря вечером из Оперного театра транслировался хор вернувшихся с фронта артистов.

9 декабря Молчанову работа В.А. понравилась, но он многое и исправлял. В.А. всё же пошёл на лекцию Кондратьева. В Консерватории В.А. слушал румынский хор. Пианист был слаб. Дирижёр понравился В.А.

[…]

17 декабря в «Молве» появилась рецензия Г.Н. Фоменко об исполнении «Литургии» Чайковского: «В воскресенье, 15 ноября 1942 года в Кафедральном соборе св. Ильи впервые в истории новой Одессы была исполнена под управлением профессора К.К. Пигрова «Литургия» П.И.Чайковского. Этот факт является событием большой важности не только потому, что произведение вообще редко исполнялось, но и потому, что оно представляет собой величественный символ обновления».

Губернаторство объявило конкурс на написание работ об ужасах большевизма и деятельности НКВД. Победитель получит 1000 марок премии.

С Молчановым В.А. смотрел своё сочинение «Куранты». Потом В.А. слушал выступление певца Тито Скипа. Ему 64 года. Поет на пиано. Голос ещё чист. Репертуар ресторанный. Не спел ни одной арии. Пианист понравился. Успех у публики был большой. Ю. Александрович жаловался Кондратьеву, что вынужден торговать спичками на базаре.

19 декабря у Кондратьева был зачёт в классе. Ксения провалилась, несмотря на занятия с В.А. Лекция В.А. по истории музыки прошла успешнее. Было рассказано о всей Фламандской школе. Кондратьев советует В.А. написать небольшую монографию о каком-либо композиторе, которая будет дипломной работой. «Это позволит Вам в будущем году иметь самостоятельную группу в консерватории», –  говорил Кондратьев.

[…]

21 февраля 1943 года, воскресенье. У Галины Георгиевны именины и В.А. занёс ей подарок. Потом они были в Оперном театре.

В.А. был до слёз взволнован увиденным и услышанным. Произошла как бы кульминация происшествий в области культуры периода оккупации. В.А. так описывает происшедшее в театре: «Хоровые и сольные духовые номера были очень хороши. Светское отделение программы к чести и хвале Н.Н. Чернятинского прозвучало как смелый протест против гнёта пришельцев. Как Чернятинский осмелился составить такую программу? Исполнялось: “Чую правду”, ария Игоря, “Славянский марш”, “1812 год” Чайковского. Последняя увертюра П.И. Чайковского произвела потрясающее впечатление. В зале поднялись истерические крики: “Да здравствует освобождённая Россия!”. Такое творилось, что присутствующие немцы были вне себя от гнева. Чернятинский вышел из положения, дав румынский марш, прозвучавший после Чайковского смешно и глупо, вызвавший сдержанный смех.

Выступление Жоржа превратилось в анекдот. Он вышел в старой тужурке с широкими лампасами (чёрные, с чёрными лентами) Дирижировал примитивно. Его марш – пара фраз Марша из “Аиды”, разболтанные между инструментами».

Следует отметить, что данное выступление повлекло для Г. Фоменко гибель в ИТЛ 14.06.51 года (сообщение МВД РФ от 14.09.98 г. – В.С.).

[…]

28 февраля 1943 года в консерватории состоялся при переполненном зале есенинский вечер. Началось продолжительным докладом профессора Ершова. Он подчёркивал, что причиной самоубийства Есенина был большевизм, укравший у него Родину (имеются веские доводы – см. 5-ю часть серии книг «Реквием ХХ века», – что у Есенина была насильственная смерть. – В.С.). Студенты Драмфака читали стихотворения С. Есенина. Художественно передать стихотворение смог только Самойлов. Из вокальных номеров особенно понравились «Персидский» Чернятинского, «Метель» Т. Сидоренко и романс Ю. Александровича «Закружилась листва золотая». Он очень красочен и поэтичен, но в духе Рахманинова. В.А. было удивительно «что такой неприятный человек, как Александрович, сочинил такую нежную поэтическую музыку». Суходольская по рассеянности приписала романс Тамары Сидоренко Фоменко.

3 марта 1943 года В.А. получил от Мардановой записку с просьбой заменить её на лекции в связи с болезнью её матери «с согласия Марии Михайловны и господина директора». Уже текст записки говорил о том, что преподаватель Консерватории обращалась к студенту Швецу, как к равному. Из текста только этой записки видно, что в новых условиях преподаватели снова вернулись к тому уровню вежливости, которая царила в «старое» время. Но вскоре такие исключительно вежливые обращения были просто забыты.

4 марта В.А. у Молчанова проигрывал полонезы Баха. Далее он должен был написать свой «Полонез». История музыки не состоялась, ибо студенты разбежались. К Кондратьеву В.А. не пошёл.

В.А. со студентами был на репетиции воскресного концерта в Оперном театре. Прослушав увертюру Чайковского «1812 год» и «Славянский марш», В.А. задаёт себе недоуменный вопрос: «Почему ни в одном советском учебнике по истории музыки не было ни слова об этих произведениях, в то время как «Война и мир» Толстого была не под запретом и, как восклицает В.А., «была опубликована!» При этом В.А. забывает о запрете Есенина, Ахматовой, Мандельштама, Л. Андреева, Гроссмана, многих, многих других.

7 марта 1943 года В.А. был в Оперном театре на концерте из произведений Чайковского. Были Молчанов с семьей, Кондратьев.

Вступительное слово Ершова В.А. не понравилось. Очень хорошо выступали Е. Попова, Л.Карабай.

В.А. отмечает, что у А.П. Рихтер приподнятое настроение. Она слышала по Московскому радио выступление Светика. «Он имеет звание лауреата».

11 марта П.И. Молчанову исполнилось 80 лет. В.А. продолжает посещать занятия в Консерватории, уроки по флейте он пропускает.

13 марта В.А. с Молчановым занимался «Полонезом». Лекция по истории музыки у В.А. прошла удачно, хотя было мало студентов. В.А. окончил биографию Генделя. На уроке у Веры Базилевич В.А. узнал, что Лесневский срывает сегодня постановку балета «Корсар».

19 марта В.А. отмечает в дневнике, что из-за задержки у Молчанова не был на уроке у В.Базилевич. Занимался по флейте. Мария Михайловна заявила, что В.А. может перейти к другому педагогу. В.А. сразу же договорился с Банниковой, чтобы она взяла В.А. в свой класс. 20 марта В.А. на истории музыки рассказывал об оперном творчестве Генделя.

22 марта 1943 года Марков прислал Галине Георгиевне в библиотеку приказ о необходимости изъять ноты и литературу, касающуюся творчества «жидосоветских композиторов – Файнтуха, Желобинского, Данькевича, Дунаевского, Шехтера, Белого, а также Мендельсона и Рубинштейна». В.А. был вне себя, ибо могло погибнуть много антикварных клавиров Мендельсона, собрание опер Рубинштейна. В.А. с Галиной Георгиевной отобрали наиболее ценное, что было отнесено либо к ней, либо к нему. Рассказывали, что в Русском театре Дьяконова якобы будет плясать Соломею нагая. Кондратьев, видя, что В.А. перестал посещать его лекции, спрашивал Галину Георгиевну: «Что с нашим Володей?». В библиотеке устроили фотографирование всех теоретиков во главе с Кондратьевым. В.А. пишет, что «Кондратьев сиял, как солнце».

[…]

Появилось сообщение о том, что немцы в Смоленском лесу откопали расстрелянных НКВД польских офицеров. Перед Пасхой история музыки у В.А. не состоится.

15 апреля 1943 года в городе состоялись гастроли итальянского дирижера Молинари Франческо Проделли. Он дирижирует в симфоническом концерте и в «Риголетто». Жорж Фоменко получил в газете благодарность Гитлера за посвящение ему «Марша».

16 апреля 1943 года вечером В.А. был в концерте. Выступали Селявин и Чилларио. Скрипач повторил свою старую программу с Шимоновским и Праганини. У Селявина была «чреводекламация».

17 апреля у Молчанова В.А. занимался исправлением ритмики темы для «Andante». В.А. «отстоял» у Молчанова внезапную модуляцию из D-dur в F-dur.

18 апреля В.А. был в концерте Праделли. Он дирижирует очень хорошо, но делает всяческие «трюки». Чилларио играл, как всегда, с упоением на этот раз Концерт D-dur Брамса. Состоялась «Теоретическая сессия учёных». Профессор Варнеке говорил о русском театре. Кондратьев выступал с докладом о творческом пути Бородина. Начал доклад Кондратьев с обращения: «Милостивые государыни и милостивые государи!». Такое обращение было для В.А. непривычным и он, как и другие, смеялся.

Кондратьев совсем не говорил о своих воспоминаниях о встречах с известными композиторами, а говорил о своих личных успехах в учёбе. Наиболее интересным было выступление Ершова. Он давал оценку гастрольным представлениям. Он высказал мнение о том, что Одесский театр должен следовать западному образцу. Хвалил гастролировавшего артиста Враку. Он выступал против традиций русского театра с гримом и декорациями и выражал мнение о том, что артист сам должен показать себя. «Но это просто уничтожение русского театра!» – восклицал В.А.

21 апреля 1943 года консерватория опустела, наступили праздники Пасхи. Порфирий Иустинович был очень доволен «Andante» В.А. Эта работа для В.А. была шагом вперед в смысле свободного применения полифонии и цельности изложения.

22 апреля В.А. закончил «Andante». Соседка Лиля обещала принести В.А. песни, сложенные советскими военнопленными.

23 апреля, в праздник, В.А. долго занимался с Молчановым. Его удивил заданный вопрос: «А что, если бы Одесскую консерваторию перевели бы в Бухарест?». Видимо, и старый Молчанов не исключал для себя переезда в Бухарест. При этом многие, уехавшие с отступающей армией в Румынию не понимали, что их вскоре возвратят обратно.

26 апреля целая партия гостей отца В.А. затащила его в кинотеатр, где шла итальянская картинга, по сюжету напоминавшая «Богему». «В фильме музыка, море, цветы пейзажи Италии, пение, романы, красивые женщины».

[…]

22 мая 1943 года скончался старый музыкант и педагог консерватории Алона Иосифович Моравек. Н.Н. Чернятинский позволил себе явиться на репетицию пьяным. У Порфирия Иустиновича В.А. закончил большую и трудную вариацию. На истории музыки у В.А. было несколько человек. Он начал изучение музыки Глюка. Александров и Сухомлинов не явились. Вечером В.А. занимался с Банниковой. В.А. получил новое задание.

23 мая В.А. был в концерте из сочинений Рахманинова. Хорошо играла 2-й концерт Л. Карабай. Хорошо прошла сюита для двух фортепьяно, посвященная П.И. Чайковскому. «Светлый праздник» показался В.А. ускоренным. Зал был переполнен.

Вечером В.А. был в театре «Обозрений» на Старорезничной. Всё выглядело провинциально, но трогательно. В.А. вспоминал о своём детстве и посещениях спектаклей в Смеле, Звенигородке. Шла пьеса «Кума Марта» с танцами, пением, мелодрамой. Довольно хороши были воевода, писарь, танец Мотри. Содержание – как «Чародейка» Чайковского, в конце героиня удирает. Спектакль прошёл интересно, в хорошем темпе. Театр большой, с лепным потолком и люстрами. В антракте в фойе мальчишки играют в футбол. При всей скудности обстановки хороши декорации.

[…]

12 июня 1943 года. В.А. продолжал регулярно встречаться и заниматься с профессором Молчановым П.И. Такие занятия профессор П.И. Молчанов проводил, несмотря на смену властей, всевозможные жизненные ситуации, болезнь – вплоть до своей смерти в апреле 1945 года. В указанный день В.А. приступил у Порфирия Иустиновича к изучению сонатной формы. Была написана главная тема для Сонаты. В дальнейшем В.А. сочинял не без успеха сонаты.

Окул, Астафьева и ещё кто-то были приглашены в Итальянское консульство для получения благодарности за успехи по итальянскому языку. Вечером В.А. был в театре на «Царской невесте». Витя Яковенко пел недурно в роли Лыкова. В арии 3-го акта он растерялся, и Савченко пришлось его ущипнуть, чтобы он скорее взял высокую ноту.

13 июня В.А. с Жоржем играли Моцарта в четыре руки. В гости явился также один из служащих завода со своей «интересной женой». Она за столом заняла место «царственной непринуждённости». В.А. писал в дневнике: «Обо мне она говорила, что чувствует скрытую драму в моей жизни, которая наложила отпечаток на моё лицо». Во время гулянья по парку нарвали букеты белых роз в Зелёном театре.

14 июня 1943 года. В Театре для Антонеску поставили балет «Корсар» и «Половецкие пляски». Дирижировал Картацци.

15 июня у Порфирия Иустиновича был написан ход к побочной теме. Александра Алексеевна получила письмо от брата из Парижа. В консерватории «не успокоились после того, как актёрам театра была выдана премия – месячный оклад».

16 июня у Порфирия Иустиновича В.А. написал всю побочную тему. В.А. занимался также с В. Базилевич. Стипендию имени Рахманинова 200 марок в месяц назначили Дине Кириченко.

18 июня В.А. закончил изложение всех партий. Так до осени у В.А. появилась возможность написать Симфонию.

20 июня В.А. целый день сочинял. Сделал полифоническую разработку главной темы. «Будет сквозное движение восьмыми на протяжении всей части».

21 июня с утра В.А занимался у Порфирия Иустиновича. Большинство сочинённых материалов с незначительными поправками оказались вполне пригодными. Потом В.А. с Порфирием Иустиновичем навещали больного Кондратьева. Он принял гостей холодно. Даже не встал навстречу.

[…]

16 июля 1943 года В.А. отмечает, что в фотографии «Амарилисе» выставлены фотографии Ади Лесневского. На одной из них он «совсем нагой. На голове лавровый венок. Настоящий фавн. В руке груша вместо винограда». Состоялся концерт класса В. Базилевич, о котором предварительно было объявлено в газете. Дирижировали, по мнению В.А., неважно. Наиболее удовлетворительны были Дроздов и Касьянова. В оркестре медь заглушала дерево. Неудачен был концерт Грига. В.А. замечает, что по «Кларе Милич» Тургенева получилось бы либретто оперы.

17 июля В.А. был на уроке у Александры Алексеевны. Денег за урок она не взяла. Говорили, что Пынтя возил из Художественного музея ценности.

18 июля В.А. был на «Онегине». Пела молодежь: Витя Яковенко – Ленский, Юдин – Онегин, Барановская – Ларина, Е. Попова – Татьяна, Ольга – Гейдок, няня – Глазунова, Гремин – Камкин. Все были очень хороши, кроме Гейдок. Челану по-прежнему гнал безбожно.

19 июля в газете «Молва» появилась статья С. Кондратьева «О работе Теоретико-композиторского факультета Одесской консерватории». В статье Кондратьева было сказано следующее: «В открывшейся год назад Одесской консерватории новый теоретико-композиторский факультет, руководимый деканом, профессором Кондратьевым, развернул работу по линии выполнения своей непосредственной задачи и в области общего музыкально-теоретического образования. Факультет констатирует значительные успехи своих питомцев. Так, студентка факультета госпожа Сидоренко, кроме целого ряда романсов и прелюдов для фортепьяно, написала классическую сюиту для симфонического оркестра.

Академические успехи студента теоретического отделения факультета господина Швеца, специализирующегося по истории музыки, позволили учебной части консерватории допустить его к педагогической практике. Группа студентов консерватории показала отличные успехи при изучении начальных музыкально-теоретических дисциплин».

В.А. слушал экзамен хореографии класса Запорожца – «Арлекинада». Потом В.А. был в Русском театре на большом концерте, в котором принимали участие артисты оперы, цирка, балета, оперетты. Танцевали Павлов и Русинова. Осташевский рассказывал устаревшие анекдоты. Читали рассказ Эм. Вик о певице, спасшейся с потонувшего «Ленина». В город приехал сын актера Ильина. Теперь он доброволец у Власова. Рассказывал, как он помогал некоторым одесситам-евреям, студентам Театрального училища переправиться из занятых немцами областей за Урал.

Например, некая Ида Островская переправилась с его помощью.

Его угнетает необходимость посетить певицу Веру Попову и сообщить ей, что большевики расстреляли её сына при взятии Харькова.

20 июля В.А. днём написал тему для «Andante» для симфонии и наоркестровал её проведение. Тема – русского ладового склада. Пришедший к Швецам Жорж с женой рассказывал, что он был у тётки Данькевича. Ему сообщили, что Данькевич жив и на Пасху якобы был в числе премированных Сталиным художников и музыкантов.

21 июля Порфирий Иустинович остался доволен работой В.А. Переделал только конец работы. Молчанов говорил о необходимости услышать эту работу в исполнении. Ему понравился ладовый характер темы и неопределенное начало. Советовал усложнить движение новыми ритмами триолей и шестнадцатых. Из «Амаралиса» ночью утащили все фото Лесневского. В сумерках у В.А. распустился цветок кактуса.

22 июля В.А. написал ход к разработке в «Andante». Музыка требует особенно тонкой инструментовки.

23 июля 1943 года был пожар в театре Вронского. Пожар начался ночью, а потушили его только утром. Говорят, что кроме крыши сгорел весь зал с обстановкой и сцена. Говорят, что это поджог в месть Вронскому, перегрызшемуся со многими из труппы артистов.

В.А. показывал Порфирию Иустиновичу сделанный кусок сочинения. Он посоветовал придать особое значение басу путём особого деления лиг. Следующие два года Порфирий Иустинович считал, что В.А. будет писать оперу. Квартет Тамары Сидоренко был направлен в квартетный класс для исполнения.

24 июля 1943 года прошел экзамен у В.Базилевич. Вместо подготовленного Бетховена В.А. дали играть незнакомую симфонию Гайдна.

25 июля В.А. записал материал для средней части Симфонии. Вечером у Банниковой В.А. играл свое неоконченное «Andante».

26 июля на уроке у Порфирия Иустиновича наоркестровали большой кусок Симфонии. Соседка Лиля принесла В.А. записанную песню севастопольских моряков. На другой день В.А. весь день занимался своей партитурой.

28 июля 1943 года с утра В.А. начали присылать цветы в связи с его Днём ангела (мне лично никогда не отмечали этот день, хотя мама однажды обещала это сделать. – В.С.). Днём В.А. закончил «Andante» в партитуре. В Консерватории В.А. смотрел полтора акта поставленных из «Свадьбы Фигаро». «Наилучшими были Фоттий (Фигаро) и Анискова (Сусанна). Очень хороша была миниатюрная Заболотнюк в роли Керубино и Марцеплитна – Глазунова. Неплохой Камкин в роли Бартоло. Витя Яковенко был забавен в рыжем парике. Юдин – граф также понравился по внешнему рисунку. Графини обе неважны. Продайко – больше француженка, но мало кокетства и светского притворства, а Окул была неповоротлива в наряде, почему-то, Лизы». Галина Георгиевна преподнесла В.А. фото голого Ади и старинную римскую монету. Дома у нас было целое собрание.

29 июля занимался с Порфирием Иустиновичем вместо субботы.

Сократили на два такта конец, в нескольких местах переделали оркестровку.

30 июля администрация консерватории хлопочет, чтобы Боголюбов из Крыма приехал в Одессу. В консерватории читали статью Кондратьева, которая испортила настроение у В.А. (Ревность? – В.С.). Статья называлась «Женщина – композитор». О Тамаре Сидоренко. Журналист сулит ей сочинение Симфонии, а у В.А. она уже писалась!

2 августа 1943 года неприятности у Галины Георгиевны. В.А. у Рыбака купил два тома переписки Чайковского с фон Мекк. Читать историю на следующий учебный год, по словам Галины Георгиевны, предполагалось дать Гутору. Неизвестный самолёт, по которому вёлся огонь, летел на фоне метеорного потока Персеид, который наблюдали В.А. и Галина Георгиевна.

3 августа на занятии с профессором Молчановым В.А смотрел тему для финального Рондо. Молчанов принес В.А. 1-ю Симфонию Римского – Корсакова с авторским посвящением и поправками композитора.

4 августа В.А. был на открытии Музыкальной комедии Онипко.

Театр помещался по Ланжероновской в помещении бывшей музыкальной студии. Зал вдвое меньше консерваторского, всего на 800 мест. Страшная теснота. В.А. пишет: «Половина текста не была слышна из-за шума. Постановщик был учеником Вахтангова. Сделал много яркого.

Онипко учился в Москве в Театральном институте имени Луначарского. Но Вахангов умер в 1922 году (см. очерк, посвящённый Онипко в серии книг «Реквием ХХ века». – В.С.). Прекрасно была использована небольшая сцена. Все 10 картин «Собаки на сене» идут в одном оформлении: стильные лестницы по бокам сцены. Звучала милая музыка Хренникова, особенно романс «Роза и соловей». Играли без суфлёра очень живо, легко и выразительно. Хороши были Мариевская (Диана) и Ярыгин (Теодоро).

[…]

1 сентября 1943 года в магазине Рыбака В.А. купил книгу по искусству Эжена Фромантэна. Хоронили румынского дирижёра. У Порфирия Иустиновича пополнили Финал Симфонии. Он натолкнул В.А. на свежую мелодию у кларнета. Вечером вместо отменённой «Василисы Мелентьевой» были в кинотеатре на итальянском фильме из жизни Микеланджело «Контракт с дьяволом». В заглавной роли очень хороший актёр. Колоритен средневековый антураж.

2 сентября в консерватории продолжаются вступительные экзамены (помню, я также поступал тогда в 1-й класс. – В.С.). С профессором Молчановым В.А. продолжал совершенствовать оркестровку симфонии.

4 сентября 1943 года В.А. слушал вступительный экзамен Н.Я. Гржибовского, которого очень хвалил Кондратьев. После экзамена Кондратьев увидел В.А. и сказал ему: «Наш новый студент Гржибовский написал 25 модуляционных прелюдов у меня за зиму. По сольфеджио я дал ему “Веру Шелогу”. Он сам себе аккомпанировал и сам пел». Жена у Гржибовского художница. Она оформляла московскую постановку «Псковитянки». Их дочь Руслана принята в консерваторию. У неё абсолютный слух. Порфирий Иустинович поставил ей 10. Сам Гржибовский инженер. «Из него может выйти второй Бородин», – говорил Кондратьев, что очень раздражало В.А.

6 сентября на Полицейской В.А. встретил певицу Розалию Гинзбург. Она была хорошо одета и напоминала румынку, но очень исхудала (от сигуранцы Розалию Гинзбург – сестру пианистки, профессора Людмилы Гинзбург – спасли знавшие её представители городской администрации Сербский, Часовников, Селявин, которые представили её в сигуранце как православную гречанку. – В.С.).

7 сентября 1943 года В.А. продолжал совместно с профессором Молчановым совершенствовать оркестровку симфонии. Осталась общая редакция. В консерватории неизвестно, когда начнутся занятия. Соседка Лиля принесла В.А. Севастопольскую песню, сочиненную её знакомым моряком.

[…]

18 сентября В.А. с Галиной Георгиевной были на двух выставках.

В Художественном училище, которое называется Академией, Галина Георгиевна купила В.А. глиняную статуэтку – свистульку – птицу с бараньей головой и огромными ушами. Работа сделана крестьянкой-самоучкой. Она месит в Академии глину для керамических классов, на досуге подготовила к выставке целую серию детских игрушек.

Банникова узнала, что одесских чиновников-румын постепенно эвакуируют.

19 сентября был с мамой вечером в консерватории на благотворительном концерте (в пользу бедных). Ушли со второго отделения.

20 сентября снова были на выставке. Жорж ходит экспертом при покупке музыкальных инструментов.

23 сентября в «Молве» напечатана статья Жоржа «Солнце – это жизнь». Это была рецензия на книгу П. Першина. Вечером В.А. с Галиной Георгиевной были на фильме «Катя» – эпизод из жизни Александра II. Мимика актеров далека от русской. История с объявлением Манифеста слишком романтизирована.

27 сентября. Появилась статья П. Першина о Н.Н. Чернятинском.

О. Карабай концертирует в Германии.

29 сентября 1943 года Мария Михайловна Базилевич встретила В.А. в Консерватории и сказала: «У меня для Вас новость. Мы только что обсуждали Вашу программу. Историю музыки Вы будете слушать у Гутора. Но кроме этого Вы будете слушать историю искусств и общую историю в Университете. Н.Н. Черняинский будет сам хлопотать, чтобы Вам это разрешили». Порфирий Иустинович говорил жене, что он хочет, чтобы В.А. кончал консерваторию не только как историк, но и как композитор. А.А. Банникова хочет использовать переложение Симфонии В.А. для фортепьяно у себя в классе.

[…]

10 октября В.А. был в театре Вронского после полного ремонта. Потолок нашит из фанеры. Смотрел «Идиот» по Достоевскому. Маккавивский в роли Мышкина великолепен. Всё в нём прекрасно: от внешнего застенчивого облика до игры рук, по которым можно было прочесть его мысли. Большие успехи и у Вронского, который играл Рогожина. Он по-прежнему импровизирует часть текста. Настасья Филипповна в исполнении Марцаловой весьма хороша. Она была темпераментна и характерна. Неплохо играл Фердыщенко Фалеев, а генерала в отставке – Савельев. В.А. думал, почему этим текстом не заинтересовался Чайковский?

[…]

Губернатор Транснистрии переезжает в Тирасполь. Одесса может перейти немцам.

19 октября 1943 года В.А. играл с Александрой Алексеевной свою Симфонию. С Порфирием Иустиновичем работали над 2-й частью Симфонии. Потом занимался с В. Базилевич.

20 октября получено известие о смерти писателя Ромэн Роллана.

Чернятинский привёз в библиотеку кучу нот и клавиров.

21 октября 1943 года В.А. приснился «вещий» сон о пожаре в немецкой лютеранской кирхе (в дальнейшем в 1976 году 9 мая кирха была сожжена противниками её восстановления – В.С.).

22 октября Галина Георгиевна достала на неделю в Доме пропаганды книгу немецкого издания о Пуччини.

23 октября вечером В.А. ходил с Галиной Георгиевной на спектакль «Листья шелестят» Сумбатова. В.А. называет спектакль очень удачным. Орлова в роли светской львицы произвела «фурор».

Тамара Спыну была хороша в роли Вали. Фадеев в роли тестя был очень забавен. Еланский в роли Аркадия не произвел на В.А. впечатления.

24 октября В.А. работал над книгой о Пуччини. Вечером было посещение Украинского театра. Шла «Майская ночь». Труппа театра улучшилась по составу. Было много смеха. Спектакль прошёл очень занятно. В сцене явления русалок была музыка Римского-Корсакова.

25 октября на занятии с Верой Базилевич рассматривались «общие унисоны». Показалось В.А. примитивом. Базилевич позволила себе критиковать Молчанова. За В.А. гонялся Гутор, который должен был излагать ему историю музыки. В.А. слушал лекцию Боголюбова «О системе Станиславского в применении к оперной сцене». Боголюбов сделал замечания по поводу манеры некоторых актеров. Он хвалил Карпову, Витю Яковенко. Но критиковал Селявина. Галина Георгиевна устраивала вечер в память по мужу Анисимову В.

26 октября В.А. снился Серёжа Хицунов. Порфирий Иустинович быстро стареет. Сегодня он упал с лестницы в консерватории. Он засыпал на уроке. Мы с ним занимались 3-й частью Симфонии.

Позднее В.А. был дома у Гутора. У него очень скромная комната с окном. При улыбке его лицо напоминает Чайковского. Показывал некоторые книги. Хвалил Диванову. Р. Роллана он уважает как музыковеда.

Вчера в Оперном театре, а сегодня в консерватории составлялись списки на добровольную эвакуацию. У многих истерическое настроение. Паника и всевозможные разговоры.

Занятия в консерватории продолжаются. Вернулась из поездки Л. Карабай. На воскресенье готовится благотворительный концерт.

В газете было распоряжение о строительстве разрушенного флигеля консерватории (школы Столярского) и многих других подобных пострадавших зданий.

20 октября мать В.А. ходила в театр на «Страшную месть».

1 ноября 1943 года В.А. был на уроке у Веры Базилевич, потом на немецком. Получил стипендию.

2 ноября 1943 года В.А. занимался с Порфирием Иустиновичем.

Сделана половина 4-й части Симфонии. К Гутору не ходил.

***

Конечно, несмотря на приобретение некоторых новых навыков, даже привычек – ходить в церковь, в гости друг к другу, высказываться на различные темы, к частной торговле и пр., – население должно было мириться с приближением к Одессе линии фронта, и весьма радикальному изменению всего жизненного уклада, характерного при социальном эксперименте периода «строительства коммунизма».

Прожитый при оккупации период времени В.А. оценивал весьма критично в рукописной работе «Немного истории». Приведём в сокращении эти оценки:

«В годы оккупации Консерватория, лишившись многих своих педагогов и основных студенческих кадров, ограбленная и выброшенная из своего помещения в полуразрушенное здание школы Столярского, влачила жалкое существование.

Оставшихся в городе студентов разделили на «старшее» и «младшее» отделения и принялись усиленно обучать румынскому языку (одновременно и итальянскому и немецкому – В.С.), закону Божьему и фальсифицированной, как это всегда бывает, истории Румынского государства. Часто назначались концертные выступления по радио, которыми новые правители хотели создать видимость процветания музыкального искусства в Транснистрии. С лёгкой руки профессора Кондратьева, перешедшего на сторону оккупантов, суливших ему признание и славу, в которых ему отказала Советская консерватория, из библиотеки были изъяты произведения Антона Рубинштейна, Мендельсона, Мейербера, а также многие пьесы советских авторов (судя по дневникам В.А., главную инициативу в изъятии нот высказывал заместитель директора Марков. – В.С.). Им же была написана и отправлена для опубликования в Германии весьма тенденциозная и далеко не объективная статья о состоянии советской культуры. Дирижер Чернятинский, занимавший в эти тяжёлые годы должность директора, заставлял оркестрантов играть у балкона губернатора Алексиану.

Оставшиеся студенты и сотрудники открывшейся Консерватории продолжали отстаивать свою независимость и престиж советской исполнительской школы. Учащиеся класса проф. Рыбицкой, вокалисты – воспитанники Селявина – заставляли не раз краснеть румынских и немецких артистов, приезжавших на гастроли в Одессу.

Запомнилась талантливая девушка О. Карабай, пытавшаяся пробиться через линию фронта в осаждённый Ленинград, где оставались её родители. Лучистые глаза, белокурые волосы, певучая манера её игры производили незабываемое впечатление. Она была насильно увезена в Германию якобы для совершенствования в какой-то частной музыкальной школе. Следы её потерялись.

Среди молодых певиц выделялась Т. Жеребенко, обладавшая сочным красивым сопрано. Из скрипачей можно назвать Ольгу Каверзневу, ученицу итальянца Феличе Челларио, работавшего некоторое время в Одессе и рыдавшего от огорчения, когда немецкое командование приказало ему вернуться на родину. Успешно работали в эти годы классы пения Меннер-Каневской, Суходольской, бывшей примадонне Мариинского театра Л. Липковской, тоже оказавшейся в Одессе, но потом переехавшей в Кишинёв.

Из симфонических концертов запомнился утренник памяти С. Рахманинова, состоявшийся весной 1943 года. В программе было только одно сочинение великого русского музыканта – его Церковная увертюра, никогда до этого в Одессе не исполнявшаяся. Более светлых, возвышенных звучаний мы ещё не слыхивали.

Очень интересным было единственное в своём роде выступление старейшего итальянского арфиста Маджистретти, исполнившего в зале школы несколько новых для Одессы современных произведений. Церковный хор городского собора, руководимый К. Пигровым, легко справлялся с наиболее сложными творениями Бортнянского, Чайковского, Танеева и Рахманинова.

Возобновил свою работу и Одесский Оперный театр, хотя репертуар его был ограничен.

Наступление советских войск и паника среди населения не располагали к развитию музицирования в Одессе. Прекратились шумные концерты. В зале Оперного театра произошёл знаменательный скандал: во время исполнения увертюры Чайковского «1812 год» (это произведение Чайковского запрещалось исполнять в довоенное время на сцене – В.С.), поднялись восторженные крики, вызвавшие неудовольствие немецких офицеров, сидевших в одной из центральных лож. Последние велели дирижёру Чернятинскому играть традиционный гимн «Треяске реджеле». Но эти трескучие звуки потонули в хохоте и свисте публики».

***

Конечно, условия прифронтового города не позволяли в дальнейшем кого-либо даже думать о развитии культурных мероприятий. Здание школы П.С. Столярского, где помещалась при румынах консерватория, очень обгорело. Свидетелем пожара на Екатерининской площади (вероятно, единственный оставшийся свидетель этого события) явился автор этой работы. Поэтому в заключение перейду к собственным воспоминаниям (см. журнал ОМК – 2011 г. стр. 63 – 65 Статья В. Смирнова «Кто сжёг школу имени П.С. Столярского?»).

В период оккупации мы с бабушкой Татьяной Романовной Заградской жили в зимнее время на Екатерининской площади в доме №5 кв. 20 в коммунальной квартире. События последних дней войны в Одессе врезались в память навсегда. Где-то за 7 – 10 дней до освобождения нам нечего было есть. Помнится, румыны выкатили на площадь тачку, гружёную чёрно-серыми квадратными хлебцами, которые голодные люди расхватывали для своего спасения. Такой хлеб удалось схватить и моей бабушке, так как толпа была небольшая, людей на улицах было мало. Действовал комендантский час.

5 апреля 1944 года мне исполнилось 8 лет. Помню, к нам прибежала со своего кустарного предприятия моя рыдающая мама. Она почему-то думала, что наш дом разбомбили. По дороге она видела труп убитой женщины. Она принесла ворох разных игрушек. Запомнился кувыркающийся на поручнях паяц. Человек десять остававшихся жителей нашего дома ютились в дворницкой у дворника – бородатого Алексея, где было жарко натоплено. А люди жались друг к другу. Жена дворника и какие-то родственники проявили чисто человеческое гостеприимство в это тяжёлое время. А вечером в ворота дома вошёл отряд немцев с особыми знаками на рукавах. Мы думали, что нас захотят сжечь или прогнать куда-то. Но немцы отдыхали на деревянных перекладинах в главном подъезде дома. А потом они начали раздавать старикам и детям консервы. Что-то досталось Марии Константиновне Шепелевич, нашей соседке по коммунальной квартире, жившей с собачкой Норкой. Мне какой-то немец дал банку абрикосового компота. Помню, каким чудесным яством показался мне этот сладкий компот. К утру немцы исчезли. Было интересно, попали они в плен или ушли, но узнать это было не у кого.

К вечеру 9 апреля мы с бабушкой выглядывали в щель железных ворот на улицу. Другие жильцы также посматривали в этот, как бы тогдашний «телевизор». Вдруг на площадь приехала машина с бензобаком. В таких примерно машинах в дальнейшем развозили по городу керосин. От машины вился шланг. Рядом суетилось два немца в форме. Они проложили шланг к дому, что стоял (и ныне стоит) напротив нашего через дорогу, и из шланга в открытые окна на 2-й и даже 3-й этаж полилась большая струя. Тем временем начало смеркаться. И в это время из выбитых окон соседнего дома показались языки пламени. Мы боялись, что пламя перекинется на наш дом, и собирались рубить забор, чтобы спастись в доме №16 по Театральному переулку, но судьба распорядилась иначе. Ветер с моря дул в противоположную сторону, туда, где стояла школа Столярского, в которой я учился всю зиму – здание тогдашней Консерватории и лицея. Туда летели целые снопы искр. Один из немцев горделиво положил правую руку на бок. Моя бабушка, помнится, что-то говорила, чего я тогда не понимал: «Нашелся второй Нерон, который любуется подожжённым им Римом!».

Потом за немцами приехал мотоциклист с коляской, и они быстро убрались. А пламя продолжало разгораться, и скоро вся площадь, кроме нашего дома, была объята пожаром.

Я никогда не узнавал о судьбе жителей остальных домов на площади, хотя вполне возможно, что в этих домах были какие-то румынские, а потом немецкие учреждения, и они были нежилые. Что касается школы, в которой я уже учился, то крыша задымилась, а потом загорелся карниз школы.

Утром 10 апреля мы вышли за ворота. На площадь приехали боевые советские танки. Наверху сидели обветренные, закалённые в боях танкисты… Им махали руками в приветствии. Потом они уехали. В тот же день я видел, что из школы на Сабанеевом мосту вытаскивали пианино и рояли. Как оказалось, это были учителя и студенты, спасавшие инструменты от пожара. Осенью я продолжал заниматься в школе Столярского (прошедшим 1-й класс при румынах это образование не было засчитано), и мы повторно все учились в 1-м классе.

Здание школы на вид не было сильно повреждено, но даже небольшой ремонт тогда делать никто не собирался. Крыша здания продолжала дымиться. Для школы было выделено несколько классов в здании музучилища, а примерно через год мы надолго заняли 4-й этаж школы (теперь №121) на улице Толстого. В этой школе, построенной из камня разрушенного на этой площади Собора, на каждом этаже имелась своя школа. Помнится №120 – мужская, 58-я – женская, наша – единственная смешанная – «Муздесятилетка имени профессора Столярского». Восстановили школу Столярского только к 1956 году. Поэтому снова учиться в здании школы автору не пришлось. Но уроки по музлитературе в школе Столярского успешно проводил В.А. Швец, начиная с 4-го класса.