ТИНА АРСЕНЬЕВА

ЧТО БУСЫ, ЧТО ВЕРИГИ

СВЯТОЧНОЕ

Давай же, сводничай, провайдер,
И если сбыться встрече пылкой,
То не в адажио Вивальди,
А за приятельской бутылкой.

Чтоб в залежь трезвостей плачевных,
Чей слой благонадёжно косен,
Вошло смятенье, как в сочельник –
Последний выдох павших сосен.

Так кукольную несуразность
Вертепа с бойким зазывалой
Живит молитвенная праздность
Тоски по встрече небывалой.

Вот так из графика и сметы,
Из колеи, с резьбы, с катушек
Хвост неприкаянной кометы
Сатрапа выбьет и пастушек.

Сверчку, цикаде и прибою
Доверимся светло и сиро
В безумном праве быть собою,
Ничем не будучи для мира.

А мир, грозящий нагоняем,
Как водится, хватился поздно,
Ведь тот любовник несменяем,
С которым ввек пребудешь розно.

Хватило духу бы свирели,
Достало б жёсткости у диска…
Так жаворонок ночью трели
Излил на смертный одр Франциска.

Зажги сочельниковы свечи
И расколи броню ореха;
Вообрази возможность встречи,
Вокруг которой жизнь – прореха.

Прими вино и угощенье
В помин любовного страданья
И эту жизнь как обольщенье
Бессрочной грёзой ожиданья.

Но в нём сокрыто изначально
Не о земле обетованье!
Вот почему всегда печально
Звезды вечерней волхвованье.

ПОЭТУ

       2011 год – 170-летие гибели Лермонтова.

Тоска, мой друг! Что город, что сельцо,
Что бусы, что вериги – промельк мимо,
Покуда шар в орбите не сбоит:
Она как Соломоново кольцо,
Хотя о нём в завете ни помина –
Его измыслил разве что пиит.

И небеса хоть в свиток, хоть в рулет –
В удел нам безысходная изнанка
С попыткою прорыва, что вчерне
Тому назад за полтораста лет
В латентном суициде лейтенанта
Сказалась под кампанию в Чечне.

Капелью-провозвестницей со стрех
Долдонь, не напитав ни рек, ни суши,
Смутив и обнадёжив чей-то кров.
Ведь, может, в том твой неизбывный грех,
Что в певчем горле комом хлеб насущный
Стоит до упразднения миров

И что в искус ввергаешь смысл и цель,
Мечте придав права воспоминанья
О мире, чьи неведомы черты.
Сумрачноглазый мальчик-офицер,
Ты даже в скорби многого познанья
Незрелым пребыл, – что ж тревожишь ты?..

Чудно, мой друг: возделывать гряду
Небесную – и пугалом маячить,
Ничтоже уподобив шест кресту;
И брать, не конвертируя звезду
Ни в яшмовый чертог, ни в хлебец ячный,
В кольцо словес – всех истин наготу.

КАНУН

В перестуке – зуб-на-зуб – электричек подземных,
В преисподнем их скрежете – чисто зубовном, –
Я гляжу в никуда: вдруг привидится зелень
И, по гриву в ней, зебры в восторге любовном.

Не взыщи, соврала, – не всплакнула ни разу
Над изыском жирафьим в заоконную непогодь.
Нам, и в недрах всезрящему вверенным глазу
Майкрософта, и травку измыслить-то некогда.

Перестук – в пересчёте: то ли рельсовых стыков,
То ли нас, ненаглядных, и наших деяний –
Для судов и торгов. Лишь вальяжные тыквы
Где-то нежатся в кротости солнцестояний.

Как созреют, их тоже снесут на базары:
Мы, славяне, заварим вселенскую кашу;
Нами метко плюёт преисподняя заверть
Из конвейерных пастей – прям в родину нашу.

Мы, в вертушках юля, как на отмели рыбки,
И теснясь, как на нерест, – рванём врассыпную
В небывальщину: в заводи лета, на рынки,
Где днепровские ведьмы – Христа одесную –

Вяжут мётлы душистые «на маковия»,
Вороха чернобривцев медами застроив,
И до дупы нетленье им Киева-Вия
В мерзлоте, и как звали тех братьев-героев!..

НА ДАЧЕ

          художнице Галине Мещеряковой

Вино и фрукты на столе
В охвате тремоло сверчков,
И под откосами, во мгле,
Сверк нереидиных зрачков;

Гитары сбивчивый пролог
Стеснён средь звёздных косяков;
И встречь губам – ответный вздрог
Слепых дурманящих цветков;

И этот сбивчивый, родной
О всепланетном толк – в глуши,
И тайный вздох: «О, сад ночной!..» –
Ночной – перст на устах – души.

Она из тех – ещё налей!.. –
С лица земли сошедших мест,
Где сад в охвате тополей
И на заборе мой насест,

Где, одинокий часовой, –
Одна – подзвёздно – навсегда! –
С закинутою головой
Вперяюсь: вот падёт звезда –

Сорвётся, как внезапный вскрик,
Как прочерк в списочном листе…
И кто-то, в этот самый миг,
Меня заметит в темноте.

Но мне постигнуть не дано,
Как взор сей пристален и прост:
Ведь я давным-давным-давно
Покинула мой райский пост…

Чем щедр был, чем отягощён
Тот сад – не помнится земле.
Мне весело. Взмахнув плащом,
Выводит ночь парад-алле.

Вино и хлеб, – о, сих наград
С лихвой, чтоб сбить любую спесь.
Нет памяти о прежнем, брат.
Но уповаю: будет песнь.

ЕККЛЕЗИАСТ

Видеоклипы вседневных забот,
Ум завлекая обманкою смысла,
Застят костёр над бескрайностью вод,
Глушат цикаду на краешке мыса.

Жизнь регулярна. В рассоле макрель
Нежится после солёной пучины,
И по весне соловьиная трель
Подчинена тяготенью причины.

В благости ливня и пахота – грязь.
Всё, что гонимо, и всё, что хранимо,
Годы стасуют; лишь смерть отродясь
И несомненна, и неотклонима.

Радуйся – нынче она не твоя,
Пусть бы и змий по Эдему елозил, –
Если корпит над ларцом бытия
Неугомонный кузнечика лобзик.

Ты, небожитель на краткий присест,
Земли в машине объяв окрылённой,
Удостоверься: они – палимпсест,
Да и притом не однажды скоблёный.

Радуйся миру в родном уголке,
В банк твоих знаний приняв пополненье:
Мышь, егозящая на поводке,
Да не подточит твоё самомненье,

И да продлится выносливость шин
В дивном знакомстве с юдолью изгнанья.
Пей же, пока не разбился кувшин,
В дар от лозы и от кладезей знанья.

Нет, не ревную твою правоту.
Вам ли, кто книгами Числ озабочен,
Страшен сей фикс про сует суету,
Изобличённый как вирус обочин.

Но, мирозданья читая чертёж
И превзойдя толкований каскады,
Мудрость, о, юноша, приобретёшь,
В полдень расслышав хронометр цикады.