ЛЕВ БОЛДОВ

У САМОГО СИНЕГО МОРЯ

***

Я мечтал бы прожить, как буддистский монах,
Обитающий сразу во всех временах,
Отрешась от мирской круговерти.
И выращивать розы ветрам вопреки,
И следить за теченьем неспешной реки
В размышленьях о жизни и смерти.

Я мечтал бы не биться, как рыба в сети.
А с улыбкой провидца по жизни брести,
Чётки времени перебирая.
И проделав богами отмеренный путь,
Под ракитой присесть и спокойно уснуть –
Где-нибудь на обочине рая.

Но к несчастью в другой я родился земле –
Где кровавое солнце вставало в золе,
Где вели на костёр и на дыбу,
Где кипящей смолой заливали уста,
Где огнём и мечом насаждали Христа
И катили сизифову глыбу!

В этой дикой стране я родился и рос.
И вонзались под кожу шипы её роз,
И полярные звёзды сияли.
И бессмертный пахан усмехался в усы,
И страну раздирали под грохот попсы!
И всем этим отравлен не я ли?!

Так что мне не сидеть на речном берегу
И не взращивать сад в ледяную пургу,
И духовной не мучиться жаждой.
А рыбёшкой потерянной биться в сети,
И с улыбкой по минному полю брести,
И, конечно, взорваться однажды.

***

Нам Перестройка крикнула: – Вдохните!
И мы вдохнули радостно, взахлёб.
И были мы в расцвете и в зените,
И солнечные золотились нити,
Ложась, как нимб, на некрещёный лоб.

Литература хлынула потоком –
Цветаева, Булгаков, Мандельштам…
И мы сдавались в плен волшебным строкам,
И в зрелость прорывались не по срокам,
Не ведая, что ожидает там.

А рядом убивали и нищали,
И все столпы державные трещали,
И шёл, как самурай, на брата брат –
А мы стихи крамольные вещали,
Раскачивая рифмами Арбат.

Но маятник качнулся незаметно.
Всё сделалось реально и конкретно,
И взяли руль крутые пацаны,
И золотой телец взошёл победно
Над нищими руинами страны!

А мы всё строчки вещие вязали,
И души неокрепшие терзали,
И Коломбины нам смотрели в рот.
… А выдохнуть нам так и не сказали –
Нам просто перекрыли кислород!

***

                                Ирине

Заели невзгоды.
И, с веком продажным не споря,
Все жду я погоды
У самого синего моря.

Где белые шхуны
И гор горделивые склоны,
Где всё ещё юны
Платанов тенистые кроны.

Где бомж выползает
На свет, как солдат из окопа,
И где не терзает
Мне нервы моя Пенелопа.

У синего моря,
У самого синего моря –
С богами не споря,
Соперникам кости не моя.

И пусть не пугает
Грядущее дремлющий разум,
Покуда мигает
Маяк мне рубиновым глазом,

И волосы треплет
Порывистый ветер-холерик
Под вкрадчивый лепет
Волны, набежавшей на берег.

И с каждым приливом
Себя убеждаешь привычно,
Что быть несчастливым
Здесь просто почти неприлично!

Почти неприлично
Страдать о несбывшейся славе –
В нирване античной –
В Керчи, в Судаке, в Балаклаве!

Копаться в обидах,
Казнить своё время публично
При этих божественных
Видах – почти неприлично!

Ты жив. Ты причастен
К волшебным дарам мирозданья.
И горько несчастен.
И нет для тебя оправданья!

***

Товарищ Коба был большой учёный.
Он знал: писатель – как особый плод.
Одним – кайло и робы заключённых,
Другим – квартиры, премии, почёт.

И пусть одни ему слагали гимны,
Другие зубы скалили тайком –
Культуры опыляются взаимно –
Любой с такой ботаникой знаком.

Генсек бровастый тоже был не промах.
Кого – в дурдом, или пинком под зад.
Кого – душить в объятьях многотомных,
Украсив побрякушками фасад.

Одних из клетки вышнурнув позорно,
Других сажали ласково на цепь.
Но там и там проклёвывались зерна,
И там, и там выковывалась крепь!

А нынешним – не до литературы.
Мошну набить да оседлать «трубу».
Ни диссидентов нет, ни креатуры –
Влачите сами жалкую судьбу!

Печатайтесь за собственные бабки,
Потуже подтянувши ремешки.
Мы в ваши кошельки запустим грабки –
А вы строчите пьесы и стишки!

А воспевать нас мы и не просили.
А поносить – нам это пополам!
И те, кто были совестью России,
В спивающийся превратились хлам!

Весь мир таков – твердят нам в оправданье.
Не мир таков – таков холёный сброд.
Вернуть бы, что ли, Кобу в назиданье?
Да жалко исстрадавшийся народ.

МАГЕЛЛАН

Хромой командор не увидит крещёной земли.
Под радостным небом Севильи не встретит зари.
Растерзанный труп, надругавшись, сожгут дикари.
Посмертные лавры поделят рвачи и врали!

Так стоило плыть? И терпеть ледяную пургу,
Цингу и голодные корчи собратьев своих –
Чтоб после три века подряд о тебе ни гу-гу,
Чтоб славили трусов, твоё командорство свалив?!

Так стоило жить, непосильную ношу взвалив,
И лесть в мышеловку лукавой церковной игры –
Чтоб после тобою назвали какой-то пролив,
И тупо на картах искали его школяры?!

Столетья промчат, и другие задуют ветра.
Другие державы поделят мятущийся мир.
А ты станешь мифом, растаявшим дымом костра
И строчкой в учебниках школьных, затёртых до дыр!

И всё же, проникнувшись горькой легендой твоей,
Какой-то безумец наладит свои паруса –
Чтоб вновь бороздить безоглядные дали морей,
Чтоб штормы хлестали, и соль выжигала глаза!

Так стоило жить и сражаться, хромой командор –
За души безумцев, что будут столетья спустя
Моря штурмовать, за их юный азарт и задор –
Живущих всерьёз и готовых погибнуть шутя!

***

…И однажды поймёшь, что тупик в судьбе,
Что больше не хватит сил.
И сжалится Бог, и пошлёт тебе
Такую, как ты просил.

И будет она твоя плоть и кровь.
И не упрекнёт ни в чём.
И будет хранить твой очаг и кров,
Пока ты машешь мечом.

И будет в объятьях твоих сгорать,
В твоих небесах летать.
И будет сорочки тебе стирать,
И строчки твои шептать.

И станет тебе надрываться лень,
Карабкаться, рваться в бой.
И станешь спокоен ты, как тюлень,
Вполне доволен судьбой.

А она будет стол тебе накрывать
И заскоки твои терпеть.
И станет не о чем тосковать.
А значит, и не о чем петь.

И однажды поймёшь, что тупик в судьбе,
Что выдохся, опустел.
И сжалится Бог, и пошлёт тебе
Такую, как ты хотел.

Чтоб лежал, как полкан, у её колен
И лаял, когда велит, –
Богиню, прекраснее всех Елен,
Желаннее всех Лилит!

И будешь ты счастлив от пустяков,
От редких её звонков.
И будешь строчить вороха стихов,
Штурмуя её альков!

И будет она простодушно врать,
Изменчива, как дитя.
И будет она тебе нервы рвать
И колесовать шутя.

И ты будешь топить в алкоголе боль,
Не чувствуя вкус вина.
И пропасть откроется пред тобой
В квадрате чёрном окна.

И взмолишься, руки воздев, скорбя,
К темнеющим небесам.
И плюнет Господь, и пошлёт тебя –
Крутись, как сумеешь, сам!

***

И воздух предутренний тонок,
И страхи ночные крадёт.
И Андерсен, гадкий утёнок,
По берегу Леты бредёт.

Как лебедь в объятиях Леды,
Впервые блаженством объят,
Бредёт он по берегу Леты
В смешном балахоне до пят.

Птенец, поседевший ребёнок,
Не ведавший женской любви!..
Как воздух предутренний тонок!
Лови его грудью, лови –

Его, уловимое еле
Дыханье любви и весны –
Покуда душа ещё в теле
И снятся ей странные сны.

Трущобы убогих окраин,
Где в плошке лучина горит,
И Кай – неприкаянный Каин –
Актёров своих мастерит.

Где Герда – портовая девка,
И пьяных духов аромат.
И знамени тонкое древко
Сжимает безногий солдат.

Забудь эту страшную сказку,
Забудь навсегда и иди –
Чтоб горя мазутную краску
Грибные размыли дожди.

И вот он идёт, долговязый,
Сановности скинув парик, –
Герой своих солнечных сказок,
Нелепый и грустный старик.

Идёт, от земли удаляясь,
Под нос бормоча дребедень.
И тянется следом, кривляясь,
За ним его долгая тень.