АНАТОЛИЙ АВРУТИН
г. Минск

БЕЛЫЕ АНГЕЛЫ В ЧЁРНОЙ НОЧИ

***

К дороге – дорога,
К тревоге – тревога,
А там уже и недалече до Бога,
Где станут ненужными сны и печали,
Что так волновали в конце и вначале.
Где станут бесплотными грустные мысли
О смысле страданья и жизненном смысле.
И канут, закончатся эти терзанья
О жизненном смысле и смысле страданья…
К дороге – дорога,
К тревоге – тревога.
Дорог и тревог остаётся немного.
Столкнутся в холодном небесном провале
Со вспышкой сомнения вспышка печали.
Душа воспарит вдоль лощины отлогой
Над Судной, над Млечной, над Вечной дорогой.

***

…И выдох мой пускай зовётся Русью,
И пусть зовётся Русью каждый взгляд.
Вберу я Русь в зрачки… И не согнусь я,
Когда враги согнуться повелят.

А Русь моя пускай зовётся мною,
Я – щит её, она мне – тоже щит.
Я заболею – скажется больною,
Я возлечу – пусть тоже возлетит.

И станем мы парить над миром тленным,
Парить в больной, раздумчивой тиши.
Совсем одни, одни во всей вселенной,
Лишь я и Русь… А больше – ни души…

***

Спозаранку выскочишь, нечёсан,
На крыльцо… И дальше – напрямки.
Захлебнёшься болью над откосом,
Влага потечёт из-под руки.

Воротишься в дом. Слезу остудишь.
Вспомнишь, что не кончены дела…
Только тише: Родину разбудишь –
Поздно, позже мамы, прилегла…

***

               Не жалею, не зову, не плачу…
                                    Сергей Есенин

И плачу, и жалею, и зову,
Хоть вышел срок и некого дозваться…
С гортанным криком падаю в траву,
Глаза закрою: призраки теснятся.

А завтра что? Ну, сгинет этот год –
А там, добро и преданность инача,
Среди бесснежья вновь придёт черёд
Для жалости, для зова и для плача.

Вся правда – ложь…
Одна лишь ложь – не ложь,
И правотой бездомность не согрета,
Где ты жалеешь, плачешь и зовёшь,
Хотя вокруг – ни отзвука, ни света…

***

Сизый вечер никнет хромоного.
Тихо… Освещение зажгли.
На земле не так уже и много
Небеса взыскующей земли.

А когда душа – медвежий угол,
Где почти случаен человек,
Только удаль – если это удаль! –
Тяжело стекает из-под век.

Ну а чуть забудешься: примнится,
Что бредёшь по лужам дотемна.
И страна завёрнута в тряпицу,
Там, где соль да луковка одна.

Блудный сын с державою в котомке
У бездонной бездны на краю,
Вовсе и не ждущий, что потомки
Всё ж припомнят луковку твою…

***

Я опять, как всегда, побоялся обидеть природу,
И костёр затушил, и залил полуночный огонь,
И своё уронил отражение в звёздную воду,
И к воде потянулся, ладонь окуная в ладонь.

Золотая вода мне высокое что-то шептала,
И согласно кивали шептанию в такт камыши.
Был бескраен простор… Но и этого было мне мало,
И душой становились умолкшие струны души.

Думал, поздно гадать, разве вычислишь – чёт или нечет,
Если жизнь – не ромашка, где просто сорвать лепесток…
Но за дальней сосной то ли кочет стонал, то ли кречет…
И рыдал ручеёк… И никак нарыдаться не мог.

А куда это все? А куда вы? В какие Стожары?
Что бывает звучнее, чем тихо кружащийся лист?
Что бывает печальней, чем лебедь, лишившийся пары,
И беззвучней гармони, коль в небо ушёл гармонист?

Чуть светало уже… И воды со звездою отведав,
Я ладонь осторожно извлёк из небесной руки.
Стало больше вопросов… И не было вовсе ответов…
Сухо щёлкал валежник, как будто взводились курки.

***

Не ты ли там с кошёлкой рисовой
Бредёшь средь сумрака и лжи
И тихо молишь: «Не записывай
Слова, заветное – скажи…»?

Не ты ли это блузкой серою
Умеешь взоры погасить,
Безмолвно повторять: «Не верую…»,
Не лгать… Не плакать… Не просить?..

Не ты ли это, взгляд потерянный
От лиц стараясь отвести,
Всегда одна… Шаги размеренны…
И камень пучится в горсти?

Не ты ли?.. Я с ведёрцем вылитым
Стою, тая свою вину,
И всё шепчу: «Не ты, не ты ли там?..»
А вижу Родину одну.

***

И небо туманно, и люди ушли на закат,
И мысли схлестнулись в каком-то неведомом споре,
И вечер подлунный пустыми надеждами смят,
Что станут совсем безнадёжными мыслями вскоре.

И не о ком думать, и не о чем, не о чем петь.
Последние веси куда-то бегут врассыпную.
А хочется всё же к обедне вначале поспеть
И только потом отправляться на землю иную…

Как зыбко дыханье! Как зыбок измученный свет,
Что нехотя льётся сквозь эту обвисшую штору…
И нету восторга, и ужаса, ужаса нет,
Что часто является в эту напрасную пору.

Всё замерло – ветви, пружина в стоящих часах,
Напрасный упрёк в обвинениях бывшему другу…
Засохшей полынью измученный воздух пропах,
И ворот застёгнут – да так, что дыханию туго.

Измята подушка… Неубранный, с крошками, стол.
Чуть звякает время, сползая на мокрые блюдца.
Всё так же, как было… Но чудится: кто-то ушёл,
Захлопнул замок и, конечно, не сможет вернуться.

***

По белизне неслышно ускользая,
Неслышно растворяясь в белизне,
Пронзает вены музыка немая,
Больною кровью слышима вдвойне.

И вопреки тоске и непогоде,
И самому дыханью вопреки,
Неясный звук пришёл и не уходит,
А остальные звуки – далеки.

Неясный звук… Он слышится без пенья,
Пугая мрак загадкою двойной:
Когда душа становится прозреньем,
Когда прозренье сделалось душой?