ВАЛЕНТИНА ГАЙДАЕНКО

РУЖЬЁ
рассказ

Мне купили ружьё… Я давно мечтал о таком, но у моих родителей всё не выпадало случая подарить мне такой подарок. То с отметками в школе подведу, то сорвусь в поведении, то в доме мало помогаю. А тут ещё как назло куда-то задевалось любимое и единственное папино шило. И вот беда, во всём, прямо или косвенно моя вина, хотя я шило в глаза не видел.

– Так о каких подарках может идти речь? – перечислив все мои прегрешения, возмущалась всегда мама, толкая папу в бок, наверное, требуя серьёзной поддержки. А папа, по обыкновению сидя в кресле с любимым его журналом, обычно одобрительно кивал головой, соглашаясь со всем, что в эти минуты говорила мама. Ведь её рассказ с мельчайшими подробностями о моих проделках за день не мог идти ни в какое сравнение с заманчивым и увлекательным повествованием об африканских племенах или о жизнеописании страуса Эму в австралийской саванне.

Но вот, однажды, у мамы на работе организовали воскресную экскурсионную поездку в другой город. Конечно, дебаты о моём присутствии на экскурсии длились долго. Вопрос стоял ребром – брать меня с собой или оставлять дома. Я стоял на кухне с низко опущенной головой и наперёд знал, что мне поставят в вину, и за что я должен быть наказан сидением в выходной день дома. Но я понимал и то, что дома меня одного на целый день не оставят наедине с компьютером и мобилкой, поэтому я смиренно молчал, заранее предвкушая прелесть от поездки выходного дня в кругу друзей.

Здесь было всё: и древняя крепость, и музей, и будочки с сувенирами, но главное, ветер раскачивал, подвешенные к козырьку сувенирных лотков новые игрушечные ружья с оптическим прицелом, совсем как настоящие. Тут я снова не выдержал и рискнул просить маму купить мне игрушку.

– Все деньги у папы, – категорично ответила мама, – проси у него.

Я знал, что отец мне откажет, ведь в моей повседневной жизни за это короткое время не произошло никаких кардинальных изменений. Я не стал отличником и не выиграл олимпиаду по английскому языку. Иначе говоря, я не совершил ничего сверхъестественного, что бы могло удивить моих родителей. Мои отметки могли бы желать лучшего, поведение, как всегда, требовалось исправить, ну а помощь маме раз от разу не считалась. Но самое главное, снова куда-то задевалась, на этот раз, любимая папина отвёртка.

И всё-таки звенящая и щебечущая кругом весна настраивала оптимистически. Я рискнул:

– Пап, купи мне, пожалуйста, вот это ружьё, – протянул я, глядя в пол и шаркая ногами.

– Да?! А кто вчера принёс трояк, кто гонял на перемене, кто проколол шину на соседском велосипеде, а сколько мы будем говорить о чистке формы после школы, а когда ты будешь класть всё на место? Нет!

Это был бесповоротный отказ. Отказ человека с твёрдым характером, не бросавшего слова на ветер. Я знал, что мамино «нет» ещё подлежит осмыслению и пересмотру, а папино слово – кремень. И я опустил голову ещё ниже. Горькие слёзы навернулись на глаза. Всё. Так никогда у меня не будет такого ружья. Но тут краем глаза я увидел, что мама, как обычно толкая папу в бок, что-то быстро и возмущённо ему говорила. Я прислушался. Она защищала меня. Она приводила веские доводы в мою защиту.

– Нельзя ребёнку долдонить одно и то же. Он уже привык к нашим нравоучениям и потом… Не забывай, он не девчонка с бантиками, по проволочке ходить не будет. А раз так, то получается, что у ребёнка никогда не будет игрушек?! Вон, посмотри, Николай своему архаровцу каждый раз приносит подарки, да ещё какие! Хотя коэффициент полезного действия от его дитяти очень низкий. В конце концов, игрушки для ребёнка не только знак его поощрения, а определённое развитие его умственных способностей, – протестовала мама.

Я уловил, что мой шанс не потерян. И я стал дёргать за рукав мою защитницу и лепетать что-то несвязное, давая понять, что моё желание не притупилось, а наоборот, возросло ещё больше.

Когда мы были уже далеко от прилавка с игрушками, отец ответил:

– Я подумаю, – и мы снова повернули в сторону сувенирных ларьков. Это была мучительная дорога назад. Я очень боялся, что папа снова раздумает и решение его будет отрицательным. Когда деньги за моё вожделенное ружьё были заплачены и оно оказалось в руках отца, он внимательно осмотрел новое приобретение и добавил ко всему сказанному, вручая мне подарок:

– Вообще-то мы Партия мира, за разоружение, не понимаю, зачем я купил эту базуку?..

Наконец я стал счастливым обладателем долгожданного ружья. Мне тут же захотелось вынуть его из чехла и придать ему вид настоящего, уставшего от сражений боевого оружия, повесив на плечо. Но папа приказал:

– Никому не показывай, дома будешь играть!

Разве я мог в эти минуты согласиться с ним? Мой внутренний голос говорил: «Как же ты папа, не понимаешь, я же должен поделиться такой новостью с товарищами? Она, моя радость выплёскивается наружу и мне трудно её удержать. Это всё равно, что ты маме купил красивое платье, а она ходит в нём только дома…».

Папа, мой прозорливый папа, как будто читал мои мысли. Он резко стал выговаривать рядом идущей маме:

– Вот увидишь, ему это ружьё на два дня… Он не умеет ценить вещи. Я помню… как мне покупали… (тогда было, конечно, другое время), игрушек было мало, но как я берёг их!

Дальше я уже ничего не слушал. Знал наперёд, что сейчас последует длинный перечень положительных качеств чуткой натуры моего родителя. Но ведь это он сам говорит о себе. А если спросить мою бабушку, его маму? Наверное, и я буду рассказывать о себе своим детям только благопристойное. Так требует педагогика!

Но пока с моим отцом, лучшим во всём, я соревноваться не мог и не хотел. Я хорошо усвоил мамино утверждение: «Каждый человек с рождения – это неповторимый индивидуум». Она говорила эту фразу довольно часто, то ли успокаивая себя, то ли отца, а может, даже споря с ним. С этими мыслями мы пришли к автобусу. Здесь уже все собрались и ждали только нас, чтобы отправиться в обратный путь, домой. Как дорогого, долгожданного друга встретили меня наши ребята. Все наперебой стали рассказывать и демонстрировать только что купленные им игрушки. Я тоже поделился с мальчишками своим свершившимся счастьем.

– Вот это да! Как настоящее! – причитали ребята, вертя и внимательно рассматривая моё ружьё. В ответ они протягивали мне свои обновки: кто пистолет, кто конструктор, а одна девчонка предложила даже посмотреть куклу с белокурыми кудрями. И только один Сергей, мой друг Сергей, одиноко стоял от нас в стороне, весь надутый, как воробей на холоде. Он даже не глядел в нашу сторону. У него в руках ничего не было. Я понял… ему ничего не купили. Конечно, чему он мог радоваться? Да, как я понимал его в эти минуты.

– Возьми, Серёга, поиграй, ты видишь… сейчас… на память о поездке… мне…, – неловко оправдывался я перед другом.

– Не надо, – угрюмо ответил Сергей и отвернулся. Я видел, как его охватила горькая обида. Эх, если бы он знал, как мне его жаль. Я в тот момент даже подумал, не отдать ли ему это ружьё насовсем. А я буду приходить к нему в гости играть.

Ехали долго, Сергей молчал, глядя в окно. Да и мне, честно говоря, было невесело. Как же я мог радоваться, когда мой лучший друг в печали? «Ну, надо же – ему так ничего и не купили на память. Не уговорил, значит, родителей, – не успокаивался я, – Но почему? Ведь он заслужил, спортом занимается, на Доске отличников у нас в школе…».

Потом мои мысли ускакали в далёкое военное время. И я уже представлял себя ползущим в тыл к врагу. А может, лучше пограничником, обезвреживающим нарушителя. И везде со мной моё новое ружьё. Может быть, всё это я слишком азартно представлял, и потому Сергей, мой долго молчавший сосед и друг, незаметно подключился к моей воображаемой игре. Вскоре весь автобус наполнился имитирующими выстрелы, звуками. Проносилось громкое «Ура!», «За мной!». И вдруг как будто невидимый дирижёр одним взмахом прекратил эту шумную музыку боя.

В автобусе наступила странная тишина от неожиданно оборвавшейся, замолчавшей стрельбы. Задремавшие за долгую дорогу мамы и папы открыли глаза.

Я стоял, облокотившись о переднюю спинку сиденья, а в руках у меня оставался приклад от моего совсем нового подарка. Дуло с курком держал Сергей, и только внутренняя металлическая пружина, не давала этим двум составным частям разлететься окончательно.

Я, как всегда, не оправдал папиных надежд. Он отвёл мне целых два дня на поломку новой игрушки. Я же справился с этим гораздо раньше. Слов не было, только потухшие растерянные лица детей. Уже за моей спиной я слышал обвинительную речь родителей. И без их устрашающих угроз «…никогда больше…», «…ни за что на свете…», «…я теперь тебе куплю…» в душе моей было мрачно. Праздник кончился. Сергей исподлобья глядел то на меня, то на своих родителей. Он не знал, что делать ему в таком случае.

Неожиданно для всех, разрывая давящую тишину с задних сидений автобуса донеслось громкое: «Ура! Победа! Мир наступил! К чёрту оружие!». К этому призывал Пётр Алексеевич, начальник с маминой работы. О нём ходило много захватывающих рассказов как о бывалом военном, рядовом солдате. Он-то наверняка знал, как спасти ситуацию.

И мы поддались всеобщему ликованию.

Игра продолжалась. Сергей рвал дуло с курком, я приклад. Мы тянули их в разные стороны и наконец, приоткрыв окно, вместе с криком «Победа!» выкинули наше сломанное ружьё на бегущую ленту дороги. Как бы оправдывая свои странные действия, я выпалил: «Не понимаю, зачем делают такие неправильные игрушки?!».

На душе стало очень легко. Во-первых, мы победили, а ещё я был честен перед другом. Теперь у меня тоже ничего не осталось в память о поездке. Хотя я часто вспоминаю этот случай с ружьём и наше путешествие в древний город.