ЕЛЕНА СЕВРЮГИНА 

ДОМОЛЧАТЬСЯ ДО ТЕМНОТЫ
(Алконост: стихотворения / Юлия Мельник. –
Одесса: ОЛДИ-ПЛЮС, 2021. – 130 с.)

Новая книга Юлии Мельник, выпущенная в одесском издательстве «Олди-плюс» в 2021 году, называется «Алконост». Всем хорошо известно, что алконост – это мифический фольклорный персонаж, райская птица с женским лицом, имеющая одновременно и руки, и крылья. Однако было бы ошибочным искать в книге какие-то языческие аллюзии, – скорее, это отсыл к самой лирической героине, стремящейся убежать от забот и повседневности, от всего ложного и наносного в мир детства и фантазий. Подобная направленность творческой мысли определяет настроение книги в целом.

Кажется, что автор очень юн и обладает свежим, немного наивным взглядом на мир. Но в этом и состоит особенная прелесть его стихов. Чем-то они напоминают акварельные рисунки, выполненные в нежных, слегка приглушённых тонах, иногда немного размытые. Таков мир Юлии Мельник – она не любит городского шума, многословия, суеты. Подлинная жизнь для неё начинается там, где можно «домолчаться до самой глубокой седой темноты». Здесь статика преобладает над динамикой, а категория времени сменяется безвременьем. Человек – не более чем пассивный созерцатель, неподвижная точка в бесконечном пространстве. И только при осознании этого ему, как японскому мудрецу, может открыться подлинная прелесть мира. Чтобы увидеть что-то по-настоящему важное – надо вовремя остановиться и прислушаться к тишине:

Увядают цветы… Есть ли в мире другие дела,
Чем на белую розу смотреть, что когда-то цвела,
И жалеть эту розу, колючек не приняв в расчёт,
И не знать, для чего и куда это время течёт…

Что и говорить, подобного рода поэзией, во многом традиционной, пейзажно-психологической, трудно удивить современного читателя, избалованного языковыми и культурными изысками постмодерна. Но её ценность заключается не в этом – она подкупает искренностью авторской интонации, живым диалогом с миром, перед которым, как перед исповедником, поэт остаётся чистым и открытым, настоящим, а не придуманным:

Человек рождается обнажённым,
Ни жарою, ни ветром не обожжённый,
Он выходит на свет, покидая мрак,
Ничего не пытаясь зажать в кулак.

Хочется логически завершить авторскую мысль – человек рождается обнажённым, а поэт рождается вообще без кожи, и его незащищённость перед лицом внешних обстоятельств велика. Отсюда искреннее желание лирической героини Юлии Мельник найти оберег – гнездо Алконоста – искренне верящей, что оно действительно существует.

Но, помимо этого, её оберегает тесная связь с литературной традицией: и это не век двадцатый, а, скорее, девятнадцатый. Если быть точней, во многих стихах книги ощущаются фетовская и особенно тютчевская интонация. От Фета – лирически плавное, гармоничное звучание фраз и тема одухотворённости природных объектов. «Учись у них – у дуба, у берёзы», – повторяет Юлия заповедь своего великого предшественника. В целом тема природы – вечного учителя – объединяет двух русских поэтов середины XIX века, но у Тютчева есть нечто, напрямую связанное с системой его художественно-философских воззрений – это тема «ночной стихии», обнажённой перед человеком бездны «со своими страхами и мглами». Именно эта тема становится ключевой и у Юлии Мельник. Избегая кричащих истин суетного дня, поэтесса стремится в область неявных смыслов и неочевидных значений – к пограничному состоянию между сном и явью, когда ночные полутона, превращающие все вещи в нечто иное, открывают человеку подлинную правду о самом себе. Ночь для автора «Алконоста» – время сакрального прозрения забытых истин, и в её призрачности и лёгкости гораздо больше правды, чем в тяжеловесности дневной, нередко лживой, оболочки:

Ночью жизни проступает хрупкость,
Суть вещей – как лёгкое письмо…
Как молчанье в телефонной трубке
Голоса, знакомого давно.

Ходят звуки лёгкими шагами,
Дятлами постукивают в сон,
И блестит-блестит за облаками
Дальних звёзд рассыпанная соль.

У Тютчева же Мельник воспринимает одну из характерных черт эстетики романтизма – принцип двоемирия и антитетичность, которая проявляется в наличии образов-этических оппозиций. Например, мудрому молчанию новогодней ели противопоставлены шум и громогласность «обросших словами» людей. Мотив несовершенства нашей жизни, вступающей в вечный конфликт с гармонией природы, в какой-то мере дублирует тему «мыслящего тростника» с его «призрачной свободой». Но в слиянии с окружающим миром, пусть даже и сиюминутном – источник счастья и жизненных сил:

Мы заучили взрослые слова,
Забыв о том, как падали впервые…
Слова – как прошлогодняя листва,
И только раны – как тогда – живые…

Но кто-то дует на прорезы ран,
Бинтует их осенней тишиною,
И кажется – слетает мишура –
Шершавою платановой корою.

Справедливости ради стоит сказать, что тема человека и природы, вопреки всем литературным влияниям, подвергается у Юлии индивидуальному переосмыслению: в частности, ей сопутствует мысль о детстве: лирическая героиня нередко вспоминает о нём, как о духовном средоточии мира, источнике любви и добра. Только в детских воспоминаниях сохраняется наш подлинный, божеский облик, чуждый суеты и многословия. И отсюда тоже вырастает оппозиция детского и взрослого мира как чего-то вечного, незыблемого, и временного:

Королева, 14… Мне не уехать отсюда,
Где дыхание Гриммовской сказки уносит простуду…
Сохрани меня, старый мой, добрый мой, вечный мой дом,
Одинокую, взрослую, с этим промокшим зонтом.

Есть в книге и ещё один сквозной мотив, явно проросший из недр русской классики – это тема истинного предназначения человека на земле. «Для чего из зерна прорастает побег, с какой целью мы приходим в этот мир и что останется после нас?» – подобные риторические вопросы становятся стержнем авторских философских раздумий:

Как прорастать сквозь слой земли непросто,
Быть семенем, что дерево таит.
Привычки, словно грубая короста,
А солнце – вечный, золотой магнит.

Жизнь выскользнет из прочной оболочки.
И – кто она? И – что она? Ответь…
Какая блажь таится в сердце почки?
Что заставляет эти листья петь?

И всё же, наряду с чёткой выстроенностью художественного пространства и времени, чистотой следования литературной традиции (не исключающей, однако, оригинальности авторского подхода к проблеме), есть некоторые моменты, на которые хотелось бы обратить внимание автора.

Книга не поделена на разделы, что говорит о цельности художественного замысла, но в ней собраны стихи, написанные в разное время: с 2008 по 2015 год. Кажется, что отбор поэтического материала, учитывая общий объём книги, мог бы быть и более тщательным. В некоторых текстах, даже и не совсем ранних, встречаются некоторые языковые неточности и логические нестыковки. Приведу пример:

Снова осень осенит –
На случайном перекрёстке…
Стройный тополь прислонит
К юной, худенькой берёзке.

И, не зная отчего
Лето выдалось нежарким
Из богатства своего –
Жёлудем одарит в парке.

Пустишься в обратный путь,
Жёлудь тот – к виску приложишь…
Дубу старому вернуть
Ты его уже не сможешь.

Здесь обращает на себя внимание определённая размытость субъекта действия. Понятно, что речь идёт об осени, но, поскольку она упоминается только в первой строфе, может даже возникнуть мысль, что это тополь одарит лирическую героиню жёлудем в парке, который, тем не менее, она не сможет вернуть старому дубу.

Подобные неровные тексты соседствуют с очевидными находками, в которых слышится и поэтическое мастерство, и авторская индивидуальность:

Подари мне звон трамвая,
Улиц солнечный прибой…
Ничего не объясняя,
Подари мне звон трамвая,
Я возьму его с собой.

В конце позволю себе дать автору небольшой совет. На его месте, я бы сделала альтернативное издание книги с наиболее тщательно отобранными старыми стихами, но при добавлении новых, недавно написанных.

Однако всё это – не более чем совет, необязательный к исполнению. Потому что в целом у автора всё получилось. Ему удалось не только «домолчаться до темноты», но и достучаться/докричаться до своего читателя.

А главное достоинство книги в том, что она – чистая и светлая, потому что чист и светел её автор, которому хочется искренне пожелать удачи на нелёгком пути покорения новых творческих вершин.