ТАТЬЯНА ОКОМЕНЮК

ЕСТЬ ТОЛЬКО МИГ…
рассказ

Сотня иль даже полсотни слов,
И жизнь станет сладкой, как эскимо.
И всё же не зря так устроил Бог,
Что в прошлое нельзя написать письмо.
Максим Леонидов

«Один… два… пять… восемь… – считал Алекс круглые белоснежные плафоны, мелькающие на потолке. – Странно, на них совершенно нет пыли. Неужели регулярно протирают? Почему бы и нет, всё-таки – лучшая онкологическая клиника Германии…».

Кровать, на которой его везли в операционную, бесшумно катилась по нескончаемо длинному коридору. Скоро медбратья завернут за угол, прокатят его ещё метров двадцать, вызовут лифт и опустятся вместе с ним в… преисподнюю, из которой тут же благополучно выберутся. Как тот Харон, перевозящий через Стикс души умерших к вратам Аида.

А вот он, Алекс… Это уж как повезёт. Обидно, конечно. Средняя продолжительность жизни мужчин в Германии – 78 лет. Ему же месяц назад исполнилось всего 55. А может, уже 55? И всё ж умирать неохота. Дома его ждут кот Фил, ожереловый попугай Кеша и куча недоделанных проектов. Роман вон нужно закончить… За сценарий уже аванс взял… В октябре – книжная ярмарка во Франкфурте…

Как же больница сейчас некстати! Но вариантов нет. Как сказало ему онкологическое светило, в тридцати процентах случаев прооперированные пациенты выживают. Остальные погибают в течение двух лет с момента установления диагноза. Стало быть, шансов у него тридцать против семидесяти…

Из груди Алекса вырвался надрывный лающий кашель, нарушивший ход его невесёлых мыслей. Тихо разъехались створки лифта и, поглотив пассажиров, тот медленно пошёл вниз. По канонам детективного жанра, в котором довольно успешно работал Алекс Май, его «потрошители» должны бы сейчас поинтересоваться последним желанием «жертвы». Не поинтересовались.

Впрочем, желание это было совершенно невыполнимым. Единственное, чего ему хотелось, – это исправить ошибки, допущенные на протяжении жизни. Он, конечно, понимал, что нельзя фарш прокрутить обратно, но буйное писательское воображение настырно рисовало картину его встречи с… самим собой, только двадцатилетним. Он мечтал прорваться сквозь толщу десятилетий, попасть в далёкий восемьдесят первый, найти Лёшку, тогда ещё студента Киевского политеха, и рассказать ему о том, что его ждёт. Предостеречь парня от ошибок, просчётов, разочарований. Дать шанс избежать тех бед и несчастий, которые довелось пережить ему самому.

Лифт остановился. Алекс мысленно перекрестился: «Выносите, вороные!». Его ввезли в сверкающую белизной операционную. В нос ударил специфический запах, в глаза – яркий свет многолампового бестеневого светильника. Над Алексом склонились люди в голубых шапочках и такого же цвета трёхслойных масках. Один из них поинтересовался его настроением, другой что-то пролопотал о счёте последнего футбольного матча, третий зачем-то стал уточнять его имя и фамилию.

«Заговаривают зубы. Стало быть, сейчас дадут наркоз», – подумал он обречённо. Дали. По телу волнами растеклось тепло. Алекс почувствовал необычную лёгкость в конечностях и странную тяжесть в голове. Очертания предметов стали понемногу расплываться. Анестезиолог о чём-то его спрашивал. Кажется, опять о футболе. Но ответить он уже не смог – куда-то стремительно уплывал. Сейчас окончательно погрузится в пучину тёмного омута, и – прощай реальность… «Отче наш, иже еси на небесех!».

Всё вокруг кружилось в стремительном водовороте. Подобно белью в барабане стиральной машины, вертело и самого Алекса. Адская стихия трепала свою стокилограммовую жертву, как мелкую щепку. Казалось, ещё минута, и от её бренной оболочки не останется и следа, но обошлось.

Буря постепенно утихла, дыхание восстановилось, свист в ушах сменили звуки пения птиц и плеска воды. Алекс обнаружил себя стоящим на шатком навесном мостике, перекинутом через горную речушку. Вокруг была такая красота, что у него аж дух захватило.

Оба берега обрамляли стройные высокие ели. Прямо впереди упирались в небо дымчатые горные вершины. Поражающий своей мощью водный поток с шумом преодолевал пороги. Чистый целебный воздух кружил голову. «Неужели альпийский курорт? – изумился он. – А может, я уже в раю? Как в том анекдоте: „Доктор, как прошла операция? – Я не доктор, сын мой, я – апостол Пётр“».

Алекс стал всматриваться в окрестности и содрогнулся. Дежавю! Он уже был здесь. Стоял на этом же месте. Видел этот живописный пейзаж. Восхищался этим скалистым берегом, бурлящим водопадом, горным ущельем, спрятанным в гуще леса.

Рука непроизвольно сжала шершавый деревянный поручень. Так сильно, что в ладонь впилась заноза. Алекс поднял руку к глазам и оцепенел. На поручне было выцарапано: «Лёха + Люся = любовь. 1981 год, стройотряд „Феникс“».

Этого просто не могло быть, ведь именно он перочинным ножиком выцарапал здесь эти слова тридцать пять лет назад.

Алекс посмотрел на левый берег. Там внизу, у киоска с сувенирами, стоял декоративный щит с надписью на украинском языке: «Ласкаво просимо в Карпати!». Как же его угораздило снова оказаться здесь? И почему его «автограф» выглядит таким свежим, будто оставлен только вчера? Бред какой-то! Он провёл пальцем по кривоватым печатным буквам, задумался.

Ну да, летом 81-го недалеко отсюда они строили турбазу «Трембита». Сколько воды с тех пор утекло, а здесь ничего не изменилось. Давно уж нет среди живых той непутёвой Люси, а мостик, перекинутый через Прут, даже не обветшал.

Вдруг за деревьями, на правом берегу реки, зазвучала знакомая песня:

Счастье дано повстречать иль беду ещё,
Есть только миг, за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь!

По спине пробежали мелкие мурашки. Через пару минут материализовался и источник звука – транзисторный радиоприёмник «ВЭФ» с вытянутой до упора антенной. Он находился в руках рыжего вихрастого юноши, двигавшегося по мосту.

Выглядел парень довольно забавно: веснушки по всему лицу, причёска «Иванушка-дурачок», закатанные до колен спортивные штаны, кеды на босу ногу, выгоревшая на солнце штормовка. Довершали образ красная повязка с надписью «Дежурный» и «Родопина», дымящаяся в уголке рта.

– Здравствуйте, – улыбнулся он, поравнявшись с Алексом. – Пацаны сказали, что меня на мосту какой-то дядька ждёт. Это вы?

От удивления брови Алекса поползли вверх, но тут он заметил, что на шее у молодого человека – такое же, как у него самого, родимое пятно, а на скуле – идентичный трёхсантиметровый шрам. Матерь Божья! Да это ж он сам, Лёшка, в двадцатилетнем возрасте. Стало быть, его отшвырнуло в прошлое. Сбылась мечта идиота.

Сердце бешено заколотилось. Кажется, только вчера он был этим самым Лёхой – беззаботным, довольным собой, уверенным в завтрашнем дне, гордящимся величием своей страны, верящим в перспективы построения коммунизма, презирающим «зажравшихся капиталистов», – а уж целая эпоха просвистела над головой. Сколько же ошибок он совершил за это время! А столько важных вещей не сделал!

– Здравствуй, Лёша. Меня зовут Алексом, – протянул он парню крепкую ладонь. – Я приехал издалека, чтобы рассказать тебе о твоём будущем.

– Вы экстрасенс? – загорелись любопытством глаза хлопца. – Давайте присядем вооон на ту скамеечку под смерекой. Местные утверждают, что если к ней прислониться и попросить помощи, энергетика дерева снимет стресс, депрессию и другие нервные расстройства.

Пока шли через мост, юноша похвастался, что на заработанные в стройотряде деньги купит у знакомого фарцовщика бундесовский магнитофон «Грюндиг» и «очень путёвые часы».

– Хочешь, я тебе свои подарю? – расщедрился Алекс, демонстрируя парню престижную швейцарскую «Омегу».

– Неее, – скривился тот. – Фуфел со стрелками не прокатит. Я «Монтану» хочу – с подсветкой, секундомером и маааленькими кнопочками. Там ещё калькулятор есть, будильник и куча мелодий – чумовая вещь…

Алекс усмехнулся. Каким же дебилом он был много лет назад!

– Не знаю даже, с чего начать, – задумчиво произнёс он, устроившись на скамейке. – От того, поверишь ли ты мне, будет зависеть вся твоя дальнейшая жизнь…

– А давайте начнём с этого, – кивнул Лёшка на вкопанный напротив скамейки транспарант: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!» – В каком году мы его построим?

– Ни в каком. Он так и останется миражом.

– А что же тогда вместо него будет? – недоверчиво нахмурился парень.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, а будет капитализм со звериным лицом. В начале девяностых всё накроется медным тазом: и СССР, и КПСС, и Варшавский договор. Членство в партии станет «пятном в биографии». Так что не ломись туда. Займись лучше немецким и компьютером.

– Чем-чем?

– Основами информатики и вычислительной техники. Наступит время, и владение персональным компьютером станет для тебя насущной потребностью.

– А немецкий зачем?

– Затем, что в начале девяносто шестого ты эмигрируешь в Германию.

Лёшка ошалело поднял выгоревшую на солнце бровь. В глазах юноши читалось: «Совсем дяденька сбрендил», но вслух он произнёс:

– Я, вроде, в ГДР ничего не забыл…

– А ты не в ГДР будешь жить, а в Мюнхене.

– Среди фашистов? – поперхнулся тот от негодования. – Этого просто не может быть! Предать родную страну я не смогу никогда.

– Сможешь. Это будет адекватным ответом на её предательство.

– Как это?

– Да выбросит тебя родина на помойку, лишив элементарной возможности прокормиться. Будет равнодушно взирать на бандитский беспредел, обнищание народа, падение нравов. Инженеры и педагоги превратятся в мишень для насмешек. «Героями нашего времени» станут бритоголовые братки с пудовыми золотыми цепями на бычьих шеях. В стране воцарятся хаос, голод, разруха, господство бездарей и идиотов. Ты станешь жертвой грабительской денежной реформы и резкого скачка цен. Познакомишься с понятиями «рэкет» и «бомж». Получишь возможность наблюдать пустые прилавки, карточную систему распределения продуктов, безработицу, невыплату зарплат, разгул проституции и наркомании, массовый исход соотечественников за рубеж. Тогда-то ты и решишься на десант в мир капитала. И очень вовремя: в девяносто восьмом из-за дефолта в стране разразится страшный кризис…

Какое-то время юноша молчал. На его гладком челе отразилась напряжённая работа мысли.

– Скажите, Алекс, вы – шпион? – спросил он полушёпотом.

В ответ тот громко расхохотался.

– С чего ты это… ха-ха-ха-ха… взял?

– Прикид у вас фирменный, часы иностранные, зубы сильно белые, пахнете импортным одеколоном… Вместо имени-отчества, приличествующих вашему возрасту, назвались Алексом. Ведёте со мной антисоветскую пропаганду. Небылицы рассказываете. Хотите меня завербовать?

Продолжая хохотать, Алекс потрепал парня по рыжим вихрам.

– Нет, я не шпион. У меня другая, не менее уважаемая профессия. Я – писатель. Довольно известный. Лауреат кучи международных премий. Почти по всем моим детективам сняты художественные фильмы.

– И как же ваша фамилия? – ехидно поинтересовался юноша.

– Май.

От неожиданности Лёшка аж подскочил. Услышанное настолько выходило за рамки его понимания, что даже поделённое на сто производило впечатление бреда.

– Покажите свой паспорт, – потребовал он решительно.

Алекс достал из кармана портмоне. Извлёк из него пластиковую карточку, украшенную звёздами, символизирующими страны Евросоюза. Молодой человек с интересом уставился в странный документ, совсем не похожий на паспорт.

– Бундесовец. Правильно я вас расколол, – заиграла на его лице победная улыбка.

Через мгновение она трансформировалась в гримасу недоумения, с какой в своё время таращилась в афишу известная Маяковскому коза.

– Здесь написано… Но ведь это же… мои данные. Это я родился в Киеве 30-го июля 1961-го года. Я! А вы старый уже. Сколько вам сейчас? 60?

– С утра, вроде, 55 было.

– Всё равно. После сорока разницы уже нет…

Алекс снисходительно улыбнулся:

– Это тебе сейчас так кажется. Я тоже в твоём возрасте 50-летних считал замшелыми пнями, а 60-летних – реликтами из мезозойской эры. Шли годы, и граница старости постепенно отодвигалась. Ты тоже придёшь к этому.

– Никогда!

– А если я скажу тебе, что я – это ты, только через 35 лет?

Молодой человек пристально посмотрел на своего визави: мысленно сосчитал морщины на его лбу, мазнул взглядом по грузноватой фигуре, неодобрительно покосился на глянцевую лысину.

– Глупости!

– А что ты скажешь об этом? – показал ему Алекс своё родимое пятно на шее и шрам на скуле. – Рассказать тебе, как я его получил? Мы со Стёпкой и Андрюхой подрались на пустыре с русановскими. Те пришли с велосипедными цепями и отдубасили нас по самое «не хочу». У меня осталась отметина здесь, у Стёпки – на виске, Андрюха чуть глаза не лишился…

Лёшка тупо молчал. Он был в шоке. Парню казалось, что сейчас кто-то вылезет из кустов венгерской сирени и скажет: «Ладно тебе, это был розыгрыш».

Ничего подобного не произошло. Алекс тоже не растворился в пространстве. Он по-прежнему сидел на скамейке, покачивая на весу ногой, и был более чем серьёзен.

– Вы хотите сказать, что знаете обо мне абсолютно всё? – произнёс юноша дрожащим голосом.

Мужчина утвердительно кивнул головой.

– А можно я вас потрогаю?

– Давай. И если я не окажусь призраком, обращайся ко мне на «ты». Ладно?

Лёшка легонько провёл ладонью по плечу собеседника. Тот оказался вполне осязаем.

– Разве такое бывает? – захлопал он ресницами, нервно вставляя в рот очередную «Родопину».

– Ещё вчера я был убеждён, что нет. Может, там – поднял Алекс к небу глаза – решили исполнить моё последнее желание…

– Почему последнее? – напрягся парень. – Вы что умирать собрались?

– Пока не знаю. Меня сейчас оперируют. Кстати, выбрось изо рта эту гадость. – Приподнявшись, он отнял у Лёхи сигарету и швырнул её в урну. – Если не прекратишь дымить, то в полтинник с хвостом получишь рак лёгких. Удовольствие, скажу тебе, ниже среднего…

Юноша поник, как хлебный колос в грозу. Долго переваривал услышанное, затем смял всю пачку и навесиком отправил её вслед за сигаретой.

– Чего мне ещё следует опасаться?

– Люськи. По вине этой вертихвостки у тебя будут огромные неприятности.

– Разве мы не поженимся?

– Нет, конечно, – категорично заявил Алекс. – Бестолковая она и на передок слабая. Если не бросишь её, жди беды.

– Какой?

– Однажды вы со Стёпкой обнаружите Люську в ресторане «Лыбедь» в компании парней кавказской национальности. Попытаетесь её, пьяную, увести домой. Не получится. С джигитами завяжется драка, в результате которой будет нанесён ощутимый ущерб заведению общепита: вы перебьёте кучу посуды и мебели, угробите мозаичную витрину, два окна и музыкальный реквизит. Попадёте в милицию и как зачинщики дебоша будете отчислены из ВУЗа. А Люська через два года погибнет от рук своего сожителя-уголовника. Тот зашибет её своим пудовым кулачищем.

Ошеломлённый Лёшка аж голову в плечи втянул.

– В восемьдесят пятом ты женишься на совсем другой девушке – Наташе. Вот, кстати, её фотография.

Из внутреннего кармана куртки мужчина достал сверхплоский мобильник и несколько раз нажал на плоские кнопочки. На дисплее загорелось фото миловидной женщины средних лет.

Парень разочарованно вздохнул.

– Извини, приятель, – хохотнул Алекс. – Когда ей было двадцать, мобильников ещё не было.

– А что такое мобильник?

– Сотовый телефон. Ну… беспроводной аппарат. С него можно дозвониться в любую страну мира без всяких телефонисток. Вот смотри: здесь есть виброзвонок, диктофон, фото-видеокамера, модуль для приёма теле- и радиопередач, МП3-плеер, органайзер, даже встроенная открывалка для пивных бутылок.

Несмотря на то, что часть прозвучавших слов была ему совершенно непонятна, молодой человек пришёл в дикий восторг. Ни о чём похожем он не читал даже в фантастических романах.

– Фигасе аппаратик, – завистливо вздохнул Лёха, с детства неравнодушный к «умной» технике. – Расскажу пацанам – не поверят.

– Тебе предстоит освоить ещё много технических «чудес»: пульт дистанционного управления домашней техникой, микроволновую печь, видеомагнитофон, игровые приставки, лазерные диски, ультразвуковую стиральную машину, 165 каналов спутникового телевидения, Интернет, цифровой фотоаппарат. У тебя будет свой персональный компьютер. Это тебе не ЭВМ коллективного пользования с перфокартами и магнитными лентами…

– А телефон такой, как у вас, у меня будет?

– И не один…

– А зачем мне два? – резонно рассудил Лёха. – Второй я Стёпке отдам.

Лицо Алекса вмиг помрачнело.

– К тому времени его уже не будет… Степан погибнет… через два года… в Афганистане. Вскоре после вашего исключения из института его призовут в армию.

– Что вы такое говорите? – вскочил на ноги Лёшка. – Война там на днях закончится. Вон и в новостях говорят, что…

– В новостях врут, – перебил Алекс парня. – Советские войска покинут Афганистан в феврале 89-го. Знаешь, сколько ребят поляжет там за эти годы? Более 15 тысяч! Среди них будет и наш с тобой лучший друг. В апреле 83-го в бою с моджахедами в ущелье Ниджраб Стёпка получит тяжёлое ранение в живот и, не приходя в сознание, скончается в госпитале. Если б не ампутация большого пальца, и ты бы разделил его участь…

– Какая ам-пу-та…?

Вздохнув, Алекс снял правую туфлю, стянул носок.

– Видишь, нет пальца. С зимы 82-го я ношу специальную обувь. Ты, Лёша, после приключившихся с тобой неприятностей поедешь в Алтайский край раны зализывать. К дядьке нашему двоюродному – Егору-леснику. Там провалишься в полынью и отморозишь пальцы. На левой ноге их удастся спасти, а на правой… Беда, конечно, но именно это избавит тебя от исполнения интернационального долга…

Лёшка нервно сглотнул слюну. Со страхом и любопытством парень смотрел на обладателя «совершенного знания» и не мог понять, чего хочет больше: немедленно убежать отсюда или слушать дальше. После некоторых колебаний решение было принято:

– Продолжайте!

– Как скажешь, – кивнул головой Алекс. – В марте 86-го у тебя родится сын – Стёпка. Мама будет противиться тому, чтоб её внук носил имя безвременно погибшего парня. Но вы с Натахой настоите на своём, сочтя её опасения предрассудком.

Так вот, 26-го апреля произойдет страшнейшая техногенная катастрофа. Взорвётся реактор Чернобыльской атомной. Это будет вторая Хиросима. Об истинных масштабах бедствия народ узнает лишь спустя несколько дней. Всё это время Наташка будет гулять с коляской в парках и скверах. А в воскресенье вы с Андрюхой и его женой поедете на пикник в Пущу, и весь день месячный Стёпка будет впитывать радиацию. В результате начнёт сильно болеть. Всю недолгую жизнь у пацана будет слабый иммунитет, проблемы со щитовидкой и нервной системой.

Попав в Германию, он займётся спортом, увлечётся горными лыжами и вроде бы пойдёт на поправку, но… погибнет в результате несчастного случая. Поедет с ребятами в Альпы и там, на трассе, в него врежется подвыпивший сноубордист. Стёпка получит открытую черепно-мозговую травму. Ему сделают трепанацию, удалят из мозга осколки раздробленной кости, проведут несколько сложных операций, но не спасут. С таким диагнозом мало кто выживает, – задрожал его голос. – Никогда не прощу себе, что отпустил его в эту Австрию… Насчёт имени мама оказалась права. Только с годами понимаешь, что к советам старших стоит прислушиваться.

– Она сейчас с вами живёт? – спросил Лёха, нервно теребя повязку дежурного на своём рукаве.

– Что ты! Мама умерла в начале 90-го, за шесть лет до нашего отъезда в Германию.

Парень облизнул губы и часто заморгал.

– По… почему?

– Медики прохлопали. Сначала говорили: «У вас фигня – фигню не лечим!», потом заявили: «У вас амбец – амбец неизлечим!». Фигнёй была аневризма, амбецом – тромбоэмболия. Если б ей сделали операцию сразу после появления на ногах язвочек и синяков, всё было бы хорошо. Но она лечилась снадобьями каких-то сомнительных знахарей…

У Лёхи запульсировала жилка на виске.

– Так вы с женой совсем одни остались? – поинтересовался парень после долгой паузы.

– Хуже. Я остался совсем один, если не считать кота и попугая. Наташа после смерти сына ударилась в буддизм, примкнув к какому-то «Ордену Лотоса». В конце концов ушла от меня к своим сектантам…

Парень подавленно молчал, ковыряя землю под ногами носком кеда.

– Знаете, – оживился он вдруг, – а я пойду другим путём. Буду действовать от противного, и все мои близкие будут живы, здоровы и благополучны. Ну, не увижу я писательских премий – и ладно. Стану посредственным инженером, женюсь на какой-нибудь скромной Мане, заведу двух-трёх детишек. По выходным буду выпивать в гараже со Стёпкой и Андрюхой…

– …супругу называть Моя, костерить власти, жаловаться на неблагодарных детей и стремительно ухудшающееся здоровье, завидовать богатым и проклинать жизнь, которая не удалась, как это делает сейчас наш друг Андрей, – мысленно продолжил Майский Лёшкину тираду.

Год назад ему довелось побывать в Киеве на съёмках фильма по своему сценарию. Освободившись от дел, он купил дорогой коньяк и отправился к Андрюхе «вспомнить молодость». Дверь ему открыл беззубый неопрятный тип с мутными глазами и мелко трясущимися руками. После очередного «вам, буржуям, нас не понять – у вас от шоколада задницы слипаются», он попрощался с другом детства и пошёл в ресторан. Тот самый, с которого в юности начались все его неприятности. Сидел там до закрытия, пил «Арарат» без меры, бесконечно заказывал музыкантам «Киевский вальс». Это была тоска по навсегда ушедшей молодости. Времени, когда он искренне верил в то, что впереди его непременно ждёт счастье, до которого он вот-вот дотянется рукой…

– Я ведь зачем тебе всё это рассказываю, – смутился Алекс, видя полные растерянности Лёхины глаза. – Не для того, чтобы напугать или настроение испортить… Я надеюсь на то, что, проходя по моему маршруту, ты сумеешь проскочить мимо ловушек, расставленных судьбой. Не проморгаешь сына, не испортишь лёгкие, не останешься в одиночестве. Наша мама доживёт до глубокой старости и успеет понянчить правнуков. Ты будешь благодарен Богу, что есть у тебя друг Стёпка, вместе с которым можно и водочки хряпнуть в гараже, и власти поругать, и прожектами поделиться. Если всё у тебя сложится именно так, свою миссию я буду считать выполненной.

За беседой они не заметили, как начало темнеть. Разохотившись, Лёшка задавал Алексу один вопрос за другим, тот обстоятельно отвечал.

– Скажите, а стареть страшно? – простодушно поинтересовался парень.

– В общем-то, нет. Это – процесс незаметный. Жизнь, дружок, проходит очень быстро. Ты думаешь, что у тебя ещё прорва времени, что всё ещё впереди. Многое откладываешь в долгий ящик. Не живёшь на полную катушку, а только собираешься. Когда же вдруг оглядываешься, то обнаруживаешь, что прожитое рассыпалось на мириады атомов житейской чепуховины. Что впереди уже почти ничего нет. Что «потом» так и не случилось. Что жить надо было жаднее. Жаль, что доходит это до нас лишь с возрастом.

– Лёёё-хааа, ты гдееее? – раздался из-за деревьев звонкий Стёпкин голос.

– Иду, братуха, иду! – отозвался тот, пружиной вскакивая на ноги.

Он подошёл к Алексу вплотную, крепко его обнял.

– Слушай, ты это… выздоравливай, что ли, – перешёл он наконец на «ты». – Не подводи меня, ладно?

– Да разве ж я против? – развёл мужчина руками. – Это теперь в компетенции «небесной канцелярии».

– Ты веришь в Бога? – удивился парень, возглавляющий ВУЗовский «Клуб воинствующих атеистов».

– Верю. Но где-то за подкладкой души храню надежду, что и над ним имеется кассационная инстанция, – ответил Алекс, и они оба прыснули от смеха. – Да, вот ещё что: возьми на память мобильник, – протянул он Лехе свой телефон.

– Не-а, – замотал тот лохматой головой. – С этим аппаратом меня объявят контактёром со внеземными цивилизациями. Оно мне надо? Ты, главное, держись. Пока ты жив, у меня имеется хоть какая-то перспектива…

Они ещё раз обнялись, и Лёха потихоньку потрюхал к мосту. Шёл, ссутулившись, едва переставляя ноги, будто нёс на своих плечах неподъёмный груз. Перейдя на правый берег, юноша оглянулся, помахал Алексу рукой и спустя несколько мгновений скрылся за смереками.

Мужчина обхватил голову руками. «Зачем я взбудоражил парня? – корил он себя. – Как ему жить-то теперь? На что надеяться, к чему стремиться, о чём мечтать, зная, что любимая девушка – дешёвая шлюха, лучший друг – смертник? Что скоро он с „волчьим билетом“ вылетит из ВУЗа и осиротеет. Что КПСС, в которую он так мечтал вступить, перестанет существовать, а страна, патриотом которой является, развалится, как карточный домик. Что жена от него уйдёт, а сын – единственное продолжение рода – погибнет…

Во имя чего тогда жить, если все потуги напрасны? Воистину прав был Экклезиаст, считавший, что умножающий знание умножает печаль. Выходит, он своим знанием отравил парню всю его дальнейшую жизнь. Хотел как лучше, а получилось – как всегда.

На душе у Алекса было мерзко и пакостно. Он долго бродил по лесу, выбирая самую «целебную» смереку. Наконец, определился. Остановившись перед древней тридцатиметровой красавицей, Май обнял её шершавый ствол, прижался щекой к серой, отслаивающейся тонкими пластинками коре и, подняв глаза к небу, стал смиренно дожидаться решения своей участи.

ФАНТОМНЫЕ БОЛИ
рассказ

В последнее время у него всё чаще ныло сердце. «А что ты хотел после сорока? – вздыхала жена. – Всю жизнь не прогарцуешь. Сходи к доктору».

Сходил. Кардиограмма опасений не вызывала. Отклонений от нормы врачи не находили: «Перетрудились, небось. Возьмите отпуск, поезжайте на юг, отдохните».

Брал. Ездил. Отдыхал. Не отпускало. Ныло, как ампутированная конечность на непогоду.

А жизнь тем временем шла своим чередом: работа, субботние закупки продуктов с женой, игра в шашки с сыном-балбесом, вечерние чаепития в кругу семьи.

Всё, что он ел, казалось ему безвкусным. Телепередачи раздражали своим примитивизмом. В гости он больше не ходил. Праздники ненавидел. С тех пор, как из его жизни ушла Она, бытие превратилось в чёрно-белый фильм с выключенным звуком. Нет, оно не остановилось, но двигалось как-то на автопилоте, не вызывая никаких эмоций.

«Невозмутим, как индейский вождь, – удивлялась супруга. – Заорал бы, как раньше, что ли… А то отморозился и живёшь, как в анабиозе».

«Верное определение, – отметил он равнодушно. – Я ведь и впрямь Зомби, существо, из которого вынули душу и пустили гулять по свету. Выполняю необходимые функции, но при этом не чувствую ни температуры, ни перегрузок, ни боли. Разве только это нытье в области солнечного сплетения. Там, где, вероятно, и находится душа».

А ведь он сам ампутировал эту душу, приняв решение расстаться с той, которую любил, как казалось, уже нельзя любить в его возрасте. Он сделал выбор в пользу семьи. Сын находился в критическом возрасте и требовал неусыпного контроля. Дочь, расставшись с мужем-пьяницей, с годовалым внуком вернулась под его, отцовский, кров. У жены с нервами было совсем худо. А после того, как во время стирки она обнаружила в кармане джинсов их отпрыска тугой полиэтиленовый шарик с белым порошком, её психическое состояние стало критическим. Супруга постоянно плакала, проклиная тот день, когда согласилась с его решением переехать на ПМЖ в Германию. В общем, не дом, а филиал психлечебницы.

Любовь к Ней обрушилась на него, как цунами, не оставив времени на обдумывание ситуации. Впервые увидев Её на автобусной остановке, он вдруг изрёк: «Моя женщина», и сам удивился произнесённой вслух глупости.

Она была в коротенькой юбочке, демонстрирующей стройные загорелые ножки. Солнцезащитные очки, как обруч, поддерживали её рыжие, спадающие на плечи волосы. Незнакомка озабоченно поглядывала на часы, явно куда-то опаздывая.

Он подъехал поближе и сказал по-русски: «Садитесь, нам по пути». В том, что им теперь всегда будет по пути, он уже не сомневался. Забыв о намеченных с утра деловых встречах, довез Её до пункта назначения и, прождав четыре часа, доставил обратно. Объяснить своё поведение мог только ёмким словом «нашло».

Как позже выяснилось, «нашло» не прошло. «Попал», – пронеслось в сознании другое ёмкое слово, заменяющее «русаку» целое предложение, а то и абзац.

Так начался их роман, продолжавшийся двадцать пять недель, из которых вряд ли были проведены вместе хотя бы десять дней. Жили они в разных городах. Встречались раза два в месяц. Больше общались по мобильнику. Поэтому Она в шутку называла их отношения мобильными. Но уж когда встречались, пол плыл под ногами, а стены кружились, как взбесившаяся карусель.

Она была умна, красива, сексапильна. Пользовалась бешеным успехом у мужчин. На его вопрос, что нашла такая женщина в заурядном небогатом женатике, отвечала, что любят не за что-то, а вопреки.

Он понимал, что этих «вопреки» было выше крыши, а «за», пожалуй, только одно – невидимое постороннему глазу совпадение биополей на молекулярном, если не на атомном уровне.

За полгода их романа он ни разу не приболел. Не попал в дорожно-транспортное происшествие, хоть и лихачил. Не имел проблем в семье и на работе, хотя мысли его витали далеко от присутственных мест.

Их любовь была настолько сильна, что являлась иммунной защитой от чужой негативной энергии, и он каждое утро благодарил бога за то, что в день их знакомства Она опоздала на свой автобус.

Однако «ничто не вечно под луной». Редкость встреч, конспиративность телефонных разговоров, одиночество в праздники и отпуска стали разъедать их отношения. Она устала «питаться крохами с чужого стола» и, полушутя, сказала однажды: «Любовница – удовольствие дорогое, требующее достаточного количества сил, времени и средств. Не справляешься – пиши заявление по собственному желанию. Иначе будешь уволен с формулировкой: „Не соответствует занимаемой должности“».

Они не ссорились, не выясняли отношений, не объявляли друг другу о прекращении отношений. Просто он перестал звонить.

Испугавшись, что любимый попал в аварию и находится в больнице без сознания, Она набрала его номер. Услышав родной голос, нажала на «отбой». Диагноз был предельно ясен: он написал предложенное ему заявление, и Она подписала его, никогда больше не давая о себе знать.

Спустя два года от общих знакомых он узнал, что Ей предложили престижную работу в соседней земле, и Она уехала из дождливой и ветреной Нижней Саксонии в другую жизнь, где вышла замуж за преуспевающего бизнесмена, ценителя славянской красоты и поклонника загадочной русской души.

Она так и не узнала, что вместе с Ней из его тела ушла и не вернулась обратно пусть и не русская, но тоже изрядно загадочная, советской закваски, немецкая душа.

Он двигался по автобану. Резкая боль в груди заставила съехать на аварийную полосу. «Странно, – подумал он. – Как может болеть то, чего уже нет, что было ампутировано?». Оказалось, может. Ведь сохранились нервные окончания, помнящие вкус Её губ, ироничную улыбку, слезинку, дрожащую на ресницах любимой, взмах руки, поправляющей непослушные волосы. Он явственно ощутил на своей щеке Её тёплое дыхание, прикосновение губ, щекочущее движение пальцев вдоль позвоночника. «Крыша едет», – решил он, отключаясь.

Из небытия его вывел звонок айфона. «Ты чего трубку не берёшь? – всхлипывала супруга. – Наследник твой с дружком своим малахольным киоск на вокзале ограбил. В полицейском участке сидит сейчас… Что ты молчишь, оглох, что ли?».

Стенания супруги становились тише и глуше, пока не трансформировались в вязкий сироп, полностью закупоривший слуховые отверстия. Перед глазами вдруг заплясали белые точки, превратившиеся сначала в пушинки, а затем и в комки ваты.

Он стал совершенно невесомым. Мир медленно отдалялся от него, оставаясь где-то внизу. Сам же он поднимался всё выше и выше. Вокруг него, как метеориты, кружили обломки потерпевшей крушение жизни.

Там, внизу, кто-то махал руками и звал его к себе. Присмотревшись, он узнал жену, дочь с внуком на руках, сына, глядящего на него из-под козырька ладони.

Среди зовущих его людей он лихорадочно высматривал Её. Напрасно. От отчаяния ему хотелось кричать, рвать в клочья окутавшую его белую вату, но не было сил даже пошевелить пальцем.

Постепенно вата стала разжижаться, туман рассеиваться, а он – медленно опускаться на землю. Сгустившийся сироп стал потихоньку сочиться из ушей, и он различил встревоженный голос супруги:

– Что молчишь? Случилось что-то? Опять сердце?

– Не волнуйся, – выдохнул он, прижимая руку к груди. – Это просто… фантомные боли.